- Отец Григорий, - решился Гаупт, - у меня к вам дело.
- Слушаю вас.
- Видите ли, есть основания полагать, что в несчастном случае могут быть замешаны два человека.
- Что это значит, вашего писаря убили?
- Я пока не знаю, но...
- И какого же рода у вас дело?
- Не могли бы вы поговорить с подозреваемым. Так сказать, помочь им облегчить душу.
- Господин штабс-капитан, - пристально посмотрел на Гаупта священник, и от его пронзительного взгляда тому стало не по себе, - а вы меня, часом, ни с кем не перепутали?
- Отец Григорий, я прошу вас посодействовать в раскрытии возможного преступления!
- Нарушение тайны исповеди, сын мой, никакими резонами оправдать нельзя! - назидательно произнес священник.
- Но...
- Никаких, но! Впрочем, если вероятный преступник действительно раскается, то я попытаюсь убедить его признаться. Это все что я могу вам обещать.
- О большем я вас и просить не смею.
- Ну, хорошо, о ком речь то?
- Один из них...
- Их что несколько?
- Двое, батюшка. Так вот, один из них рядовой Будищев...
- Господи! - всплеснул руками отец Григорий. - Да вы точно не в себе, Владимир Васильевич! Нашли того кто может раскаяться на исповеди, нечего сказать. А кто второй?
- Рядовой Шматов.
- Федор... этот, если ему Будищев голову не задурил, может и повиниться.
- Вот и я на это надеюсь. Кстати, основной подозреваемый - как раз Шматов.
- Даже так? Чудны дела твои Господи!
После этого разговора, священник прямиком направился к импровизированной гауптвахте, где долго разговаривал с арестованными. Закончив, он отслужил службу по безвременно почившему писарю, и обратился к своей пастве с проповедью, содержание которой Гаупт не слишком запомнил. Кажется, священник призывал солдат жить в соответствии с законами божескими и человеческими и возлюбить ближних, как самого себя. И уж во всяком случае, не притеснять местное население. Все это время штабс-капитан пристально наблюдал за отцом Григорием, но тот оставался невозмутимым.
Никто после этого не обратился к нему с признанием, а поскольку никаких прямых улик не было, то решено было считать смерть Погорелова несчастным случаем, а Будищева и Шматова из-под стражи освободить. Без наказания они, впрочем, не остались. Именно им пришлось копать могилу усопшему в еще не оттаявшей толком земле.
Весна все больше вступала в свои права, когда, наконец, пришел высочайший манифест о начале войны с Османской империей, а вместе с ним приказ о выступлении. Надо сказать, что долгая стоянка в Бердичеве подействовала на солдат и офицеров несколько расхолаживающим образом. Начались разговоры, что войны вероятнее всего не будет, а войска после нахождения в летних лагерях вернутся в казармы. Однако двенадцатого апреля стало ясно, что война началась, а уже двадцать первого полк выступил в поход.