По горло в ревущем потоке Кибл нес его на руках, уложил на влажных камнях лицом вниз, и когда вода потекла из горла, стал приводить его в чувство. Он ожил, его первые слова были:
— Это ты, мой брат…
Похоже, в той жизни они и впрямь были братьями, но судьба разлучила их в детстве, потом они встретились на ладье, в боевом походе.
О, эта тревожная вольная жизнь среди вечных волн… И потом — огни своих и чужих очагов, скромное угощение, снова походы, иногда — ранящий взгляд светловолосой женщины, уставшей ждать.
Но как, каким образом его душа смогла все повторить, все узнать, Кибл не понимал. И душа его покойного брата, воплотившаяся в этой жизни в образе немецкого подводника, знала все наперед и оказалась, наверное, в ту минуту рядом не случайно. Что стоило ей войти в тело мертвеца… трудно даже представить такое. Но в страшных историях, которые Кибл читал еще в юности, даже покойные матери являлись к своим младенцам, чтобы кормить их грудью, а наутро там, где они сидели, баюкая свое чадо, находили вмятину в постели. И на этот раз душа оказалась сильнее тела. Она двигала рукой подводника, и рука немца дала сигнал Киблу взять линейку, когда упал гаечный ключ и сломался нож. Она направила руку Кибла так, что та словно сама собой закоротила контакты взрывного устройства. Это было именно так, подумал Кибл, ведь в воде, как в невесомости, легче действовать, и, наверное, ее движение, поток, созданный во время работы самим Киблом, помог душе управлять мертвым телом.
Когда морщины на его лбу разгладились, а сошедшиеся брови разлетелись, как птицы, и усталое лицо помолодело на двадцать лет, он разметал руки так, что одна упала на дощатый пол каюты, и в долгом сне, в самом долгом сне его жизни, он вернулся снова к порогу дома из дерна, где еще краснели угли очага. Это был его дом, дом викингов.
Небесные циклы светил, взаимные смещения их в пространстве важны для понимания мира в целом. Наивно думать, что Вселенная — это бесконечное скопище горячих газовых шаров и холодных глыб вещества. Миры живут своей жизнью, мысль и жизнь никогда не возникали, они были вечно. Это прямо следует из бесконечности мира во времени, если, конечно, не ограничиваться конкретной окрестностью космоса. Жизнь как форма преобразования энергии была всегда. Любой конечный срок для нее означает сиюминутный акт творения и непременно требует сиюминутного рождения бога, поскольку такой ограниченный срок, любой по длительности, все же бесконечно мал по сравнению с жизнью астрального мира да и материи в целом. Мы не понимаем связи возможных схем жизни, чаще всего отрицаем сам дух и астральный мир. Но это лишь другая, лицевая сторона всеобщего бытия.