Она могла бы положиться на судьбу, на свой немалый врачебный опыт, на уверенность в том, что уж ее-то натура не подведет в критический момент и продержится столько, сколько потребуется, чтобы с честью выйти из нелегкого положения, в которое она сама себя решила поставить. Но более всего Маргарита надеялась на обретенное в блокаду ч у в с т в о с м е р т и. Кажущееся на первый взгляд решительно иррациональным, чувство это вручается природой каждому из нас при рождении, но в обычной сверхцивилизованной толчее чувство смерти быстро глохнет, затертое килограммами разного рода медикаментов, несоответствующей организму человека тяжелой, теплой одеждой, советами всезнающих кумушек, в том числе телевизионных, медосмотрами, прививками, случайными больницами, клиниками, медпунктами, санаториями, где д а н н о г о индивидуума никто не знает… А в блокаду огромное число гибнувших вокруг от причин с т и х и й н ы х — завтра эти причины могли оказаться роковыми и для тебя тоже — обостряло чувство, ощущение смерти: до нее, казалось, можно было дотронуться.
Во всяком случае, многие пациенты Маргариты, блокадники, заранее знали о том, что скоро умрут, от них и она научилась распознавать и предсказывать близкую смерть, совсем как знахарки когда-то. С ее огромным практическим стажем ей ничего не стоило проецировать знание такого рода на себя.
Маргарита не хотела, чтобы ее внезапный приезд и коварная просьба поставили Ирину перед фактом — она предпочла бы получить согласие девушки заранее. Несколько раз пыталась она завести некий предварительный разговор на эту тему, но оказалось, что выступить в двадцатом веке в роли провозвестницы собственной смерти не так-то просто.
Ирина, в свою очередь, ощущала странные недомолвки, непривычную недоговоренность в речах Маргариты, но, как человек воспитанный, сама Маргариту ни о чем не расспрашивала.
Надо будет — скажет.
Уезжая в тот раз в Москву, Маргарита твердо решила во что бы то ни стало объясниться с Ириной; это и была, собственно, цель ее поездки, предпринятой специально, а не во время отпуска, как это обычно бывало.
Ехала она налегке, захватив с собой лишь старинный докторский саквояж хорошей кожи, подаренный к выпуску отцом, — с этим саквояжем она никогда не расставалась. Немного белья, документы, сберкнижка — она собиралась сделать небольшой дополнительный вклад: вопрос о том, хватит ли ее сбережений, тоже волновал ее, она никак не хотела бы остаться должна, — семейные фотографии, старинная медаль и новые, блокадные ее награды, а также серьги Елизаветы, предназначавшиеся Ирине, и золотые часы Георгия.