– На самом деле я дал себе слово.
Пленный поднял на доктора глаза, пытаясь понять, не шутит ли он.
– Да нет, я не сумасшедший, – с улыбкой успокоил его Якоб Руман и уставился куда-то в темноту пещеры. – Поначалу меня мучила совесть оттого, что я не мог запомнить их имена, их лица. Я говорил себе: ведь они же люди! И мой долг – сохранить хотя бы память о том, как они умерли. Но их было так много… И все-таки я не хотел привыкать к равнодушию. Потому что худшее, что может случиться на войне, хуже самой смерти, которую эта война несет с собой, – это привычка к смерти…
Итальянец опустил глаза:
– Понимаю…
– И потом, однажды я сделал одно открытие. Это получилось случайно, но с тех пор я начал записывать последние слова умирающих.
– А что за открытие? – внезапно заинтересовался пленный.
– Вернитесь к тому списку, что вы уже прочли, на страницу четырнадцатого апреля.
Итальянец нашел страницу, где лежал бумажный цветок.
– А теперь читайте сначала, но опускайте мои ремарки. Читайте только реплики раненых, одну за другой, без перерыва.
Пленный прочел:
– Мама, снег больше не идет, конец кажется шерстяным одеялом…
На них опустилось какое-то блаженное молчание. Слова еще какое-то время парили у них в головах, а потом рассеялись, как табачный дым. Итальянец заметил, что на лице Якоба Румана появилась легкая улыбка: он был доволен.
– Во всем есть скрытая красота, – сказал доктор. – Даже в самых ужасных вещах.
Больше никаких объяснений было не нужно. Пленный вернул бумажный цветок на место и закрыл записную книжку.
У Якоба Румана заблестели глаза.
– А теперь, когда вы знаете мой секрет, откройте мне секрет Гузмана… Кто была та единственная женщина, которую он полюбил?
Одно дело Гузман так и не сделал.
– Я так и не дал имени ни одной горе, – не раз повторял он.
Это его всерьез огорчало. В начале двадцатого века было распространено убеждение, что человек уже исследовал все высокие уголки планеты, а потому шансов у Гузмана было мало.
Однако достаточно быстро ему пришлось дать имя явлению, гораздо более высокому и неприступному, чем гора.
Женщине.
Он впервые увидел ее, когда она бродила по интерьерам грандиозного отеля[8], который Сезар Риц[9] пожелал посвятить роскоши и прекрасному вкусу парижан.
Гузман как раз рассказывал в курительной комнате одну из своих историй, посасывая абсент и покуривая великолепную королевскую сигару.
Девушка прошла мимо застекленной двери, на ходу болтая и смеясь с двумя подружками. Гузман замолчал, чего с ним во время рассказа никогда не случалось.
Есть женщины, которые пользуются своей красотой как средством отомстить. И сколько бы сил ты ни прилагал, чтобы их завоевать, они никогда не покоряются полностью.