– Не-е-е! Хва. Куда нам ее возами? – Но Вовка тут же усомнился и тихонько спросил у матери: – Мам, хватит же нам?
– Всяких вареньев и соленьев у нас уже довольно на всю зиму. В подвале все полки забиты банками и кадками. Клюквы потом ещё возьмём и брусники, по ведру или по два. Заморозим: они полезнее так.
– Но ведь есть же возможность больше заготавливать, – не хотел, но, однако же, возразил капитан Пономарёв. – Ягоды, гляньте, люди добрые, – бери, не хочу! – повёл он широко, как недавно Виктор, рукой. – Тонны, тонны её! Эх, понагнать бы сюда народу! К примеру, парочку рот из моего полка. Солдатики прошурудили бы каждый уголок. Вагонами бы пёрли отсюда!..
– У нас тут ни железных, ни каких других дорог, слава богу, нету, – прервала его Людмила. – А зачем, скажите, нам много брать? – спросила она, и ужина её глаз стала острой-острой ужинкой, будто она вглядывалась в капитана Пономарёва издали или из какого-то другого мира. Но смешинка за ужинкой не скрылась – разглядел её бдительный и приметливый капитан Пономарёв. Смутился, не поняв сразу, почему над ним посмеиваются.
– Как – зачем? Продавать потом можно. Да мало ли для чего ещё. – Сказал и почуял – уши загорелись.
– Берём у тайги, сколько съедим. А продавать… Кому ж у нас, в глуши, продашь? Медведям, может быть.
Мальчишки, прижимая губы ладонями и отворачиваясь, запотряхивались в смехе. Мать на них хотя и строго глянула, однако и сама не удержалась – улыбчиво нахмурилась.
– Продавать – дело, конечно, стоящее… да непривычные мы, – уже с простой – быть может, с сердечной – улыбкой посмотрела она на капитана Пономарёва, и казалось, что этой улыбкой она хотела подбодрить его, обескураженного, раздосадованного, снова злящегося на себя.
«Опять ты, дубина неотёсанная, чего-то ляпнул! – уже всем лицом запылал капитан Пономарёв. – Не можешь с людьми по-человечьи поговорить, что ли? Надо тебе лезть со всякой ересью, показывать: вот, мол, какой я умник-разумник?..»
Но надо, понимает капитан Пономарёв, что-нибудь ещё сказать, о чём-нибудь поговорить, чтобы «совсем уж дураком не выглядеть, не пятнать офицерскую честь». Он лихорадочно копошится в мыслях: что бы такое дельное сказать, куда бы склонить разговор?
Однако вдалеке внезапно полыхнуло и следом садануло могуче и оглушительно. И конечно же ничего уже не надо было говорить и придумывать, а жить так, как повернулось во всей природе, – тотчас осознал, не осознал, но порадовался капитан Пономарёв.
Подступала гроза и быть ей, по всей видимости, ужасной. Небо стремительно забивало серо-грязевой гущиной. Стало мрачно, угрюмо, мозгло, как в бездонной яме.