– Что ж, прощайте, – наконец, сказал капитан Пономарёв и нетвёрдо, вполпротяга, подал руку Виктору: секундно засомневался – пожмёт ли тот? А если пожмёт, то не оскорбительно ли слабо, с неохотой, с одолжением или как бы по обязанности?
Виктор жмёт крепко, цепко, даже губы тянет к улыбке; но улыбка получиться не может, лицо невольно морщится. Капитану Пономарёву стыдно, что мог плохо подумать о Викторе. Молча, не посмотрев в глаза, поклонился Людмиле, которая в ответ слегка покачнула плотно повязанной шалью головой; потрепал за неподатливые плечи детей и ушёл к вертолёту.
Белолицый, горящий щёками крепыш-лётчик с весельцеватой требовательностью крикнул:
– Будя прощаться! Время – деньги!
Капитан Пономарёв повалился в сиденье. Скорей бы улететь от этой затянувшейся муки, от этой странной, непонятной вины! Его душа устала.
Снова зачем-то вспомнилась та ужасная, нелепая дурь-дорога. «Полпути, наверное, уже протопал по жизни и чую – чему-то ещё бывать. Чему-то настоящему. Чему-то большому. Переворотилась у меня душа. Как дальше жить – не знаю, точно юнец. Да, полпути – ещё не весь путь, ещё надо идти и расти головой и душой…»
Приметил в иллюминатор, Людмила перекрестила брата, поцеловала в лоб; а тайком щепоточкой – крестное знамение в сторону вертолёта. «И для меня тоже», – подумал капитан Пономарёв с вздрогнувшей нежностью, но и с необоримой печалью.
«Вернусь?»
«Зачем?»
Наконец, вертолёт взлетел.
Михаил сидел напротив капитана Пономарёва с закрытыми глазами; его скуловатое восточное лицо было суровым и неподвижным, как изваяние.
– Жизнь, парень, не кончается, – преодолевая вдруг явившуюся робость, сказал капитан Пономарёв. – Ты неплохую выбрал в жизни дорогу, но… но… терпи, солдат. Терпи.
Что ещё сказать? Надо ли?
Михаил не открыл глаза, и капитан Пономарёв не понял, услышал ли беглец обращённые к нему слова.
«Вернусь?..»
Как временами хочется что-то изменить в своей жизни! Оглянёшься вокруг: за что бы зацепиться? Но уныло потупишься. Однако, бывает, память сердца приходит на подмогу: мне с годами и чаще, и нежнее вспоминается дедушка – отец моего отца. По материнской линии, к слову, я своих пращуров совсем не знаю: умерли они, когда моей матери от роду и года не было.
Мать и отец почитали моих дедушку и бабушку и не по-современному благоговели перед ними. Сам же я лично знаю их не очень хорошо, но столько мне говорено отцом о них, что я живо и ясно воображаю их жизнь, вижу многие картины. Что-то, конечно, домыслю для цельности рассказа, где-то мазну сочными, свежими красками, но от истины в сторону не шагну.