– Ну и дурень же! – расслышал Пётр чей-то юношеский шепоток.
– Для него, паря, все мучения уже закончились, – отозвались с тяжким тусклым вздохом.
На секунду-другую высветили фонариком чьё-то сломившееся тело; в подбородок самострела было вставлено дуло винтовки, а палец закостенел у курка.
На рассвете дозволили вздремнуть, но Пётр не смог уснуть. «Душу, – рассказывал он нам, – колотило, а кровь замерзала, казалось, до льдинок: внутрях кололо меня, как иглами. Страх этак проявился во мне или что… Ох, не забыть мне той ночки!»
К нему в потёмках подползли трое «желторотиков» из его взвода и горячо сманивали в близлежащую деревню, в которой можно будет, уверяли они, разжиться самогонкой и харчами, а может, и с солдатками повеселиться. Но Пётр отмахнулся, выругавшись.
Утром – солнце, тишина. Роса на траве и цветах посвёркивала лучиками, застрекотало, запело вокруг. «А может, и война, как ночь, закончилась?» Прокрались в окопы весёленькие, подвыпившие, самовольщики; довольно усмехаясь и облизывая подпухшие губы, наперебой рассказывали бойцам, как провели часть ночки и утречко. Неожиданно – к ним старшина с солдатами:
– Сдать оружие!
– Ты чего, старшина? – ещё усмехались они, но уже вкось.
С их плеч посорвали винтовки, заломили руки.
Часа через два полк выстроили; на середину вывели под конвоем троих «дезертиров» и поставили их возле трёх неглубоких, только что вырытых ям. Они ошалело, но со звериной чуткостью всматривались в обомлевший, но тугой, словно забор, строй солдат и, видимо, хотели спросить у них: «Вы чего задумали, земляки? Мы же всего-то повеселились, подурачились. Мы же пацаны ещё, не видите, что ли?» Один из них подкошенно повалился перед ямой, позеленел, однако его потрясли за плечи и установили на прежнее место.
С коростовато серо-бурым от бессонницы лицом офицер свежим, однако, голосом зачитал приговор военно-полевого трибунала. Следом – три залпа. Спешно закопали; холмиков не соорудили. Тут же полку было приказано занять в окопах оборону и приготовиться к бою.
Разрывы артиллерийских снарядов – всклокочивалась космами земля. Где-то в почерневшем небе загудели самолёты. Бомбы посыпались горохом. Ошарашенные люди вжимались в грунт, и казалось, ничто не смогло бы поднять их в бой.
Артобстрел прекратился, самолёты утонули в солнечной дали, но сквозь пыль и гарь Пётр разглядел – невдалеке тенями проступают какие-то люди, облачённые в незнакомую военную форму. Он не сразу сообразил – немцы, и они идут убивать. Командир взвода, тот самый самонадеянный паренёк лейтенант, вдруг выскочил из окопа, швырнул в противника гранату и закричал своим природным прекрасным детским голоском: