– Рано мне нынче в отпуск, – заносчиво ответил Михаил Ильич. – Буду работать. Поняли?
– Как знаешь, Ильич, – не спорило с ним начальство, зная его упрямый характер.
Ходил на свинарник, а зачем? Свиней нет, работников нет, никого нет, кроме вечно нетрезвого сторожа Пашки-Растебашки, бездомного мальчиковато щуплого старика, здесь в закутке и жительствовавшего уже лет десять. Мало кто знал его настоящую фамилию, а прижилась кличка Растебашка, которая была производной от матершинного слова: «с» нужно было заменить на «з», после неё разделительный твёрдый добавить и «т» не забыть убрать – вот и скрытый смысл. Но матом не будешь всегда обращаться к человеку, – прижилось деликатное, почти ласковое «Растебашка». Пашка, считалось в Набережном, был совершенно никчемным существом – пьяница, неумеха, лентяй. Но вышло, гневно изумлялся в себе Михаил Ильич, что Растебашка теперь самый нужный человек на свинокомплексе, – охраняет его.
Сначала Михаил Ильич ходил на свинарник каждый день, потом через день. Теперь раз-два в неделю, а зачем ходил – и сам ясно не мог ни себе, ни людям ответить. И работа для Михаила Ильича на свинокомплексе теперь была только одна – встряхнуть дремлющего Растебашку, вытолкать его из закутка на воздух. Растебашка не обижался. Пройдётся по двору, притворно прихрамывая, как бы давя на жалость, потом скромненько присядет на завалинку к Михаилу Ильичу, выпросит у него закурить, и они оба молчком будут смотреть на просыпавшееся Набережное. Михаил Ильич уйдёт – Растебашка хватит какого-нибудь суррогата, моментально окосеет и опять завалится в своём закутке.
* * *
На сопке выше ключей когда-то росла сосна, вековая, если не двухсотлетняя. Неохватно-толстый корявый комель её походил на избушку, только что без окон, но с нависающими, раскидистыми ветвями вместо крыши. Сосна была в чём-то даже страшная, и издали люди иной раз пугались: мерещилось им, что стоит на их пути жилище нечистой силы. С детства знали братья Небораковы эту сосну. Мальчишечьими компаниями собирались возле неё, устраивали игры, разводили костры, сооружали под ней шалаши, а в её мощной кроне – дозорные вышки.
Не так давно, год, два ли назад, сосна упала. Не выдержала напора липкой снежной октябрьской бури. Но повалилась не сразу – с полгода стояла вполнаклона, в ветреную погоду устрашающе скрипела. А потом селяне услышали великий треск и вздох. Пришёл Михаил Ильич посмотреть на сосну, уже поверженную, лежавшую с переломанными ветвями. И поразило его – на корнях её висели немалые камни. Оказалось, она вросла в расколы, в трещинки каменных глыб, обвила их, будто бы вживилась. Зацепилась и держалась, ухватисто держалась весь свой век. И, умирая, уже согнутая, держалась, потому в бурю и не рухнула сразу, как соседние деревья, а повалилось их тогда много, не совладав с махиной густого влажного снега. И выходит – камни держались за землю, сосна держалась за них. У других поваленных деревьев – а они намного моложе были – Михаил Ильич камней на корнях не приметил; так, мелкие камушки, запутавшиеся в суглинистой бороде корней, висли и осыпа́лись.