– А ты – хрустальная туфелька, наверное?
– А ну тебя.
– Обиделась?
– Ещё чего!
Вера Матвеевна в самом деле ничуть не была сердита или обижена на мужа и тем более на его брата, лишь в себе холодно подытожила, что каждому, видать, – своё. Она была вполне довольна своей жизнью. Ради чего приехали сюда, выхлопотать пенсию, – выхлопотала, и мужу, и себе.
Вспомнилось ей, как в детстве отец своими сильными руками усадил её, худенькую, попискивающую, на высокого, гривастого коня и под уздцы водил его по поляне. Ребятня с завистью смотрела на неё. Ощущения восторга и гордости остались в Вере Матвеевне на всю жизнь. Почувствовала себя на родине так, будто снова оказалась на том коне. «Не загнулся бы подо мной, этакой толстущей бабищей, этот несчастный коняга», – в ладошку засмеялась она, как девочка.
– Ты чего? – спросил муж.
– Так, просто, – не хотелось ей откровенничать. Но неожиданно заплакала.
– Да чего ты сегодня – то ржёшь, то ревёшь? Валерьянки?
– Не надо. Детство вспомнилось, папа… Царствие ему небесное. Пойдём на кладбище. Там и мама, и сестра моя Маша лежат.
И они вчетвером пришли на затерянное в набережновских лесах кладбище. Прибрали могилки, выпили и вспоминали былое, сидя кружком то у одного, то у другого холмика. И чувство родства и жаль по ушедшему так проняли Веру Матвеевну, что она, перебрав вина, разревелась, и её пришлось вести домой под руки.
Но к августу в Вере Матвеевне накопилась усталость – не физическая, а души. Она сказала себе – не насмеливаясь поделиться своими ощущениями с мужем, – что устала здесь жить. Дружба дружбой, родство родством, родина родиной и даже могилки могилками, но жить охота счастливо, только счастливо, не терзая своего сердца, оберегая своё здоровье и свой покой. Жизнь Ларисы Фёдоровны и Михаила Ильича и всего Набережного и всей страны она считала кошмаром. Жить без денег, без работы, питаться с огорода, а зима, а холодные осени и вёсны и вся эта нескончаемая, дикая, первобытная Сибирь – «кошмар, кошмар». И с оторопью мерещилось ей минутами, что весь мир – это только Сибирь, Сибирь, Сибирь.
«Спасибочки, не надо, не надо!» – отвечала в себе Вера Матвеевна, будто кто-то навязчиво предлагал ей остаться навек в Набережном. И ей однажды приснилось, что она осталась здесь: её закрыли в каком-то таёжном зимовье, и она с отчаянием увидела в щёлку, как высоко в небе пролетел самолёт, который должен был доставить её туда, где тепло, где уютно, где её хорошенькая квартира и её маленькая душистая закусочная. Проснулась с дрожью и долго закутывалась в ватное толстое одеялом, хотя было тепло, стягивая его с мужа. Так и не сомкнула глаз, боясь снова угодить в кошмарный сон.