Итак, в феврале 1784 года Сен-Жульен официально умер. А 15 февраля 1785 года, будучи живее всех живых, присутствовал на собрании парижских масонов вместе с Месмером, Лафатером, Сен-Мартеном и прочими, о чем свидетельствуют архивы франкмасонов; мало того, Сен-Жульен оказался даже среди выступавших. Как это понимать?
Аня занесла эту информацию в ноутбук и открыла «Золотые цветы», где, помнится, читала про некоего синьора Джеральди, который объявился в Вене в 1687 году и по описаниям тоже был очень похож на графа. (Теперь ей всюду мерещился Сен-Жульен). Три года сей синьор провел в Вене, приводя в изумление всех желающих своими алхимическими фокусами, потом вдруг исчез (1691). Году в 1702-м или в 1703-м в Европе появился некто Ласкарис, выступавший примерно в том же амплуа, что и Джеральди. Ему тоже было около пятидесяти лет, он тоже был среднего роста, приветлив и словоохотлив, знал несколько языков и, по всей видимости, владел философским камнем.
Ласкарис исчез между 1730 и 1740 годами, а вскоре в Лондоне появился тот, кто просил звать его Сен-Жульеном, тот, о ком скоро пошли слухи, один неправдоподобнее другого. Кое-кто даже утверждал, что граф Сен-Жульен не кто иной, как сам Христиан Розенкрейц, основатель общества Розы и Креста, и что это будто бы именно он когда-то открыл герметическую тайну и обрел бессмертие, возникая затем в истории вновь и вновь, под разными обличьями во имя пропаганды алхимии во всех слоях общества и в разных странах. Если принять условия этой игры, то хронологически вполне допустимо, что Джеральди, Ласкарис и Сен-Жульен — это один и тот же человек, менявший имена вплоть до своей смерти. Или до исчезновения — так, пожалуй, точнее. Подтверждение этой своей мысли Аня неожиданно нашла в послесловии «Золотых цветов», написанном неким Титусом Буркхармом. Там так и говорилось: «…Я знаю, что накликаю на себя гнев и насмешки многих, но все равно утверждаю во всеуслышание следующее: Розенкрейц, и Ласкарис, и сеньор Джеральди из Генуи, и Шайми с карбункулом на среднем пальце левой руки, и великий Сен-Жульен суть не что иное, как одно существо. Я не говорю «человек», заметьте…» Ане даже стало слегка жутковато от этой фразы.
В 03.18 она выключила ноутбук и вновь забралась под одеяло. В ее разгоряченном мозгу как на дрожжах зрела и обрастала каким-то необъяснимым смаком мысль, которая еще час назад показалась бы абсолютно сумасшедшей. А что, если цепочка Джеральди — etc — Ласкарис — etc — Сен-Жульен — etc — заканчивается доктором Лоренцем? Бред, конечно, но что-то в нем есть… Кстати, почему Лоренц велел ей начать с Путье? Может, и парижский писарь имеет отношение к этой цепочке? Надо будет поискать его изображение, а вдруг?