Достаточно быть внимательным к этим сигналам. Каждый из них охраняет дорогу, в конце которой – закрытая дверь, за которой находится нетронутое воспоминание. Не окаменевшее в смерти, наоборот, живое, действительно живое, не только со своим светом, своими запахами, движениями, словами, шумом, красками, но и со своими ощущениями, эмоциями, чувствами, разумом и двумя антеннами, двумя возможными способами улавливать – что было до и что будет после.
Углубляясь в исследование бессознательного, как я это делала, чтобы излечиться, на протяжении семи лет, я вначале постигла систему сигнализации, затем обнаружила секрет открывания большинства дверей и, наконец, обнаружила, что существовали такие двери, которые, мне казалось, отпереть невозможно и в которые я в отчаянии стучалась. Тогда появлялась тревога – из-за моей уверенности, что нет способа вернуться назад. Ситуация была необратимой: невозможно было оставить в покое или забыть какую-то трудно открывающуюся дверь, за которой находилось средство, чтобы утешить и уберечь мой больной разум.
А если мне не удастся? А если все это не что иное, как вульгарное внушение? А если я попала в руки шарлатана? А если мне опять вернуться к моим добрым лекарствам, которые усыпляли меня? А если все бросить?
Сопротивление, которое мой разум противопоставлял открытию этих дверей, было мощным. Оно проявлялось с фантастической силой. Оно строго охраняло что-то, что меня ранило, причинило много вреда, вдребезги разбило мое существо. Оно не желало, чтобы я вернулась туда, не желало, чтобы я опять страдала из-за тех забытых невзгод. Оно поставило смерть на пост по охране дверей. Смерть с ее гниением, с ее вонючими жидкостями, разложившимися телами, скелетами, с которых свисали куски мяса, кишащего червями. Она выставляла передо мной свои ужасы: все то, что тогда я считала ужасным! Зрелища, заставлявшие меня убегать, образы, от которых меня тошнило, еще что-то очень опасное. Но чаще всего перед дверью была пустота. Пустота, наполненная невидимыми вещами, завораживающая пустота, от которой кружилась голова, – страшная пустота.
Первая дверь открылась так, что я даже не отдала себе в этом отчета.
Однажды ночью мне приснился сон, который уже долгое время не возникал, но который в моей молодости повторялся почти каждую ночь.
Я находилась в одном приятном местечке, которое в зависимости от случая было либо абсолютно пустым, либо усаженным приморскими соснами. Почва была слегка растрескавшейся, иногда песчаной, но все же твердой.
В тишине и ласке этого пейзажа появлялся всадник в полной гармонии со всей обстановкой. Лошадь бежала трусцой, очень медленно. Она везла всадника в прямоугольный манеж, проделывая несколько одинаковых точных маневров. При этом животное углубляло свои копыта в те следы, что она оставила при своих прежних выездках. Мужчина мог быть средневековым наездником в доспехах (в этом случае он махал белым флагом, а лошадь была покрыта вальтрапом), а мог быть современным наездником, одетым в твид, с шелковым шарфиком на шее, пахнущим приятной смесью из ароматного ветивера, кожи и навоза. Он никогда не смотрел на меня. Я считала его весьма обаятельным и знала, что ему известно о моем присутствии.