– Ты бы лучше съела весь суп, а то сдается мне, где-то рядом старьевщик, и, если будешь плохо себя вести, он заберет тебя к себе.
Старьевщик скупал в богатых кварталах поношенную одежду и продавал ее в других местах. Он медленно ходил по улицам, громко крича с равными интервалами: «Старье берем! Старье берем…». Он вызывал во мне настоящий ужас, потому что на ремне у него висели крысиные шкуры, образующие на его бедрах что-то вроде набедренной повязки. Слыша крики старьевщика, я пряталась, а мать грозилась, что отдаст меня ему, если я не буду слушаться.
Но старьевщик не ходил в «Саламандру», это не мог быть он. И все же я проглатывала содержимое ложки, которую подносила мне Нани.
Вдруг в абсолютной тишине в темноте, существующей как раз для неожиданностей, я услышала совсем близко:
– Старье берем! Старье берем!
Он здесь! Я не доела суп! Он заберет меня с собой! Меня охватил ужас, сильная дрожь сотрясла меня, сжала мой живот, да так, как будто я отдавала богу душу. Съеденный суп вышел обратно через мой рот, как гейзер. Меня схватили спазмы, из меня пошла вода, воздух, потом – пустота. Нани держала мой лоб, а дядя, что было удивительно, смеялся.
Вернулась мать и вмиг увидела запачканную красивую скатерть. У нее скривилось лицо: я опять разочаровала ее. Я поняла ее уловку: она изобразила старьевщика, чтобы заставить меня съесть суп. Но так, как она задумала, не получилось. В ее глазах и голосе было истерическое отчаяние.
– Она все же съест суп! Однажды этому ребенку придется раз и навсегда перестать капризничать! Я не сдвинусь с места. Мы не сядем ужинать, пока она не закончит.
И тогда я сама съела только что извергнутый суп. И сделала я это не для того, чтобы ей понравиться, а потому, что почувствовала в ней что-то опасное, больное, что-то сильнее ее и сильнее меня, что-то более страшное, чем старьевщик.
Потом этот случай вызвал смех у всех членов семьи, несмотря на строгий тон ее голоса. Они пересказывали друг другу все в мельчайших подробностях. В завершение о матери было сказано: «Она строгая, но справедливая». Эта фраза никак не укладывалась в моей голове. Я не понимала, что она означает, я отвергала ее.
Мне удавалось вызвать к себе симпатию или привлечь внимание матери относительно надолго только в случае моей болезни. Я возвращалась из школы с температурой, с воспаленными глазами. Меня всю трясло. Уже по дороге к дому Нани заключала: «С тобой что-то неладное».
Как только я приходила, мать предупреждали, и моя комната превращалась в комнату для больной. Мать расстилала на комоде накрахмаленную белую алтарную ткань, на которой она раскладывала лекарства, градусник, серебряные ложки на блюдцах и посреди всего этого – небольшой фарфоровый чайник с цветами, под которым в маленькой плошке горел фитилек, чтобы постоянно сохранять теплым настой вербены, который я обожала.