Мне показалось, что он почувствовал мой необъяснимый порыв и был тронут. Он сел на кровать, под светом лампы. Он сидел, ничего не говоря. На загорелой коже его рук я видела высохшие капли морской воды, кристаллы соли образовывали маленькие венки на ресницах вокруг его красивых ясных глаз.
– Ты провел день на пляже?
– Да.
– В дюнах?
– Да.
– С женщиной?
– Да… С женщиной, которая живет полной жизнью, с женщиной, которая любит меня.
Я почувствовала, как во мне поднимается ревность и множится печаль. Наверно, мои глаза, в которые он смотрел, были озерами боли.
Он думал, что меня ранила мысль о той женщине. Но он ошибался. Мне было больно вообразить себе то удовольствие, которое он испытывал, входя в волны, плавая в открытом море, загорая на солнце, чувствуя песок под голыми ногами. Я познакомила его с морем, пляжем, теплым ветром, со свободой тела, отдающегося воде, которое она подхватывает и ласкает. Он был родом из холодного края, где океан – лишь арена для спорта, я была из теплой страны, где океан – наслаждение.
Отражение Жан-Пьера в волнах раскалывало мне голову. Оно лучше, чем что-либо другое, указывало на ту дистанцию, которая была сейчас между другими и мной: я больше не могла ни плавать, ни бегать по мокрому песку. Я была калекой, он не должен был оставлять меня одну с детьми.
Его тело, отполированное водой, жестоко напоминало мне о моем собственном: тяжелое, неухоженное, дряблое, груди наполнены молоком, живот изуродован.
– Не надо разводиться.
Мы не развелись, но он нашел работу очень далеко.
Он знал, что я прохожу анализ, видел, что мне лучше, он был доволен. Но когда он приезжал, мне было трудно говорить с ним. Столько лет жизни врозь! Столько тайных измен, столько дел и поступков, которые мы не разделили друг с другом. Невозможно вновь найти путь к доверию, простоте.
Все же в тот раз, в первое утро после его приезда, я сказала ему:
– Знаешь, с некоторого времени ночами я пишу.
– Пишешь что?
– Не знаю. Набралось множество страниц.
– Хочешь, чтобы я их прочел?
– Если тебе не трудно… Я не знаю, почему я говорю тебе об этом.
– Покажи.
Я пошла и достала листы из-под матраца.
– Ты прячешь их? Зачем?
– Не знаю. Я их не прячу.
– Давай.
Мы жили на периферии, в маленьком доме с претензией на комфортабельность. Моя комната была кубом из белого бетона, на полках громоздились книги и папки, матрац был постелен прямо на полу. Через окно виднелись дерево и небо. Так я могла видеть, как во Франции сменяют друг друга времена года. Я с любопытством следила за тонкостями и колебаниями европейской природы, я смотрела на осень, которая высовывала свой нос уже в середине августа, на весну, которая трудилась над склоненными ветвями уже с середины февраля. В моей стране времена года устанавливались в течение нескольких дней, они взрывались.