Я играла за всех по очереди со страстью и напряжением, равным для каждой особы, которую я в данный момент представляла. Когда наставал «мой черед», я дрожала от страха. Часто я играла лучше за других, чем за себя.
– Давайте, барышня!
Этой барышней на сей раз была я! Лодыжка напрягалась – лодыжка, чья гибкость была залогом успеха. Я со всей строгостью следила за соблюдением правил, особенно когда очередь доходила до меня. Я не довольствовалась полупобедой. Самое незначительное прикосновение пятки к черте – и исключение из игры. Я много раз пробовала жульничать в свою пользу, но ни разу в таких случаях не получила удовольствия от победы. Когда я впрыгивала в клетку «рай», это и на самом деле был рай. Там я могла постоять на обеих ногах и расслабиться. Я просчитывала свои возможности. Я никогда не думала, что играю вместо той, которая в данный момент лидирует на соревнованиях, я хотела переиграть ее. И вновь начинала скакать на одной ноге.
Когда меня принимались искать и звать на ужин, обычно было уже темно, но я продолжала четко видеть нарисованные мелом линии, разграничивающие мое поле боя. Стрижи исчезали с закатом солнца.
Я организовывала и соревнования по игре мячом об стену, по игре в бабки, соревнования по прыжкам со скакалкой, по йо-йо. Все зависело от того, во что чаще всего играли на переменах во дворе школы.
Когда мне случалось становиться чемпионкой мира, я чувствовала такое удовлетворение, что начинала полностью понимать, что имела в виду мать, говоря о благотворности причащения. Она утверждала, что, войдя однажды в душу, Христос дает тебе счастье, доброту, мудрость, мир – именно то, что чувствовала я, выиграв изнуряющий чемпионат.
Я прошла причастие и с почтением ожидала его сакрального воздействия на меня. Но его не было. Меня пугал тот добродушный человечек в лохмотьях и с бородкой, который гулял по кавернам моей души. В то же время мне было очень страшно за него, за его переход изо рта в сердце по чудовищно крутому пандусу в моей гортани. Я учила на уроке катехизиса, что в маленькой облатке весь Бог находится целиком. Так как было военное время и надо было на всем экономить, священник делил облатки на четыре части. Чем меньше был кусок, тем меньше было то существо, которое содержалось в нем и тем больше были его шансы затеряться в хитросплетениях моего организма.
Я была слишком озабочена тем, что происходило внутри моего тела. Когда я была маленькой, мать сказала мне однажды: «Если проглотишь косточку черешни, в твоем животе вырастет черешневое дерево». Из этого я заключила, что, если я проглочу косточку винограда, во мне вырастет виноградная лоза, если косточку абрикоса – абрикосовое дерево и т. д. Я ела фрукты с большой осторожностью и, если, не дай бог, случалось проглотить косточку, я не могла заснуть. Я чувствовала, как внутри меня растет дерево, ждала, что с минуты на минуту увижу его ветки, отягощенные фруктами, выходящими через ноздри, уши, рот, я чувствовала, как пальцы превращаются в корни. В конце концов меня вырывало и лишь после этого я засыпала. Потом я чувствовала, как она берет меня на руки, поправляет мне волосы, меняет белье, разглаживает простыни и наволочку. Я была на седьмом небе, ощущая полное счастье. Я слышала, как она говорила няне: «Видимо, она не переваривает вермишель из супа. Смотри, вся вермишель целая».