Я залпом допил водку, желая выгадать пару секунд для поиска отмазки. Не потребовалось, порыв Кати угас почти мгновенно, и она вернулась к прежней теме:
– Не ел мяса… А потом повесился, оставил записку, одно слово: «Простите!», а отец не знал, ему сказали, что сам умер…
«Не буду ни о чем расспрашивать, и так все расскажет», – решил я, и в общем-то был прав, но не учел один фактор: на сцену вернулся Михаил Рваный. С нового ракурса я смог разглядеть, что псевдоним он выбрал не с кондачка – по щеке тянулся неровно заживший шрам, от уголка губ к уху.
Отдохнув и набравшись сил, Рваный начал петь. И банально заглушал Катю. А переспрашивать нерасслышанное я опасался, сбить ее сейчас с мысли легче легкого… Она ведь не мне рассказывает, она изливается мирозданию, и лучше не напоминать лишний раз о своем присутствии…
В результате обрывки фраз я слышал, лишь когда смолкал голос барда и звучали инструментальные проигрыши.
Получалось примерно так:
Отвели меня на лобное место
И вогнали пулю в лобную долю,
Зарыдала, забилась невеста,
Кореша по первой приняли стоя.
(…все передохли с голодухи, и друзья, и соседи, и девушка его, он один…)
И душа сквозь дырку новую в теле
Улетела, словно птица на волю.
Кореша, докушав водку, запели,
Лишь невеста все волчицею воет…
(…совсем пацаном был, папаша-то мой, но на всю жизнь запомнил, и мне…)
В небесах ворота райского сада
Стерегут менты, все в белых фуражках,
Отрастили крылья, как для парада,
С ними опер с РОВД, Зыков Пашка.
(Опер Зыков наверняка не был выдуманным персонажем – его фамилия вызвала оживление среди слушателей баллады, хлопки и громкие одобрительные выкрики, – и эта пауза не принесла мне никакой новой информации).
Я ж его, и померев, не забуду,
Он меня с волыной взял возле хазы,
Жив ли, мертв, – но пришибу, сукой буду,
Он, считай, мне лоб зеленкой намазал.
(…прямо в ванной, на крючке для полотенец, два дня там висел, пока…)
Размахнулся я, чтоб выписать сразу
Звездюлей по сытой Пашкиной морде,
Но случился непредвиденный казус,
Ведь рука осталась в зэковском морге…
Баллада казалась бесконечной. Главный ее персонаж обнаружил, что роль святого Петра на небесах исполняет районный прокурор, и попытался вписаться в мусульманский рай, но и там не сложилось, затем последовал торг с Буддой по поводу следующего земного воплощения… А в паузах я кое-как, с пятого на десятое, уразумел, что речь – не в балладе – идет о Катином не то дедушке, не то прадедушке, выжившем в блокаду. За счет чего выжившем, она прямо не говорила, но пассажи о послевоенном неприятии мяса явно намекали на каннибализм…