— У нас, с вашего позволения, их нету: у нас не гены, а клетки! - отбрил его замдиректора. — Признаетесь в ошибках?»
Юз Алешковский.
«Николай Николаевич»
В письме, написанном ранее, через три недели после убийства Кирова, Павлов высказывался еще резче. Он призывал большевиков отказаться от наивной веры в мировую революцию и прекратить свой грандиозный эксперимент е неизвестным пока результатом, но «с уничтожением всего культурного покоя и всей культурной красоты жизни». И даже сейчас поражаешься смелости и провидению при чтении таких строк Павлова: «Вы сеете по всему культурному миру не революцию, а с огромным успехом фашизм... Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия. Если бы всю нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком без пропусков со всеми ежедневными подробностями, это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь вырастающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и бесчисленными учеными и учебными заведениями... Я всего более вижу сходства нашей жизни с жизнью древних азиатских деспотий». П исьмо кончается отчаянным призывом: «Не один же я так думаю и чувствую? Пощадите же родину и нас. Академик Иван Павлов. 21 декабря 1934 года». (Эти письма впервые извлечены из архивов в 1989 году.) Все это писалось еще до Большого Террора 1937 года, до которого Павлов, к счастью, не дожил.
Конечно, Павлов не один так чувствовал. Но, по-видимому, никто кроме него не мог в то время, начиная с 1917 года, с такой смелостью и открытостью писать правду партийным иерархам. Во-первых, Павлов сознавал свой высокий ранг в научном сообществе, он был мэтром, нобелевским лауреатом, и большевики многое делали, чтобы его приручить и удержать в стране. Кроме того, Павлов обладал неистовым темпераментом и острым чувством справедливости и свободы. «Я говорил себе: черт с ними! Пусть расстреляют. Все равно, жизнь кончена, а я сделаю то, что требовало от меня достоинство», — так начинается цитированное выше письмо 1934 года.
То, что мог позволить себе Павлов, не могли и помыслить себе ученые более молодого поколения. Они вынуждены были вступать в симбиоз с властью и вольно или невольно оказались у времени в плену. Как любой симбиоз, он давал выгоду обеим сторонам, хотя и не в равной степени.
В 1932 году международное сообщество генетиков решило провести съезд в СССР. Политбюро сначала дало согласие, ибо каждое международное деяние повышает престиж стоящих у власти. (В таком престиже нуждались и нацистские власти, проводя в 1936 году Олимпийские игры в Берлине.) В августе 1935 года в СССР был проведен 15-й Международный конгресс физиологов — дань уважения патриарху физиологов Павлову, открывавшему съезд. Но международный генетический съезд в обстановке растущего влияния Лысенко, который отрицал буржуазную генетику и перешел на путь политической борьбы прежде всего с Вавиловым, а также в обстановке начавшегося Большого Террора 1937 года — этот съезд стал не нужен Сталину. Намеченный в Москве международный съезд генетиков дважды откладывался и был сорван. Он состоялся в Эдинбурге в 1939 году, но никого из СССР на него не пустили.