Например, Джонатан Свифт подарил миру два женских имени – Ванесса и Стелла, а великий Уильям Шекспир – имена Джулия, Джессика, Офелия и Виола. Юную мисс Трелони звали Сильвия – как и героиню шекспировской пьесы «Два веронца».
Вот такое прекрасное общество, достойное кисти самого Антуана Ватто, собралось по воле злого случая в доме возле бристольского порта. А уж великий Ватто, крупнейший мастер живописи рококо и создатель жанра «галантные празднества», первый открыл художественную ценность хрупких нюансов человеческих чувств, неуловимо сменяющих друг друга. В его полотнах главное – не сюжет, а та поэтичность, которой проникнуты позы и жесты героев, отмеченных печатью меланхолической грусти, словно они вдруг впервые ощутили трагический разлад прекрасной мечты и жестокой реальности.
Между тем слуги, чинно скользившие за спинами господ, внесли зажжённые канделябры. В их неровном, трепещущем свете не только дамы, но и кавалеры стали выглядеть моложе и изящнее. Этот мерцающий свет время от времени выявлял то чей-то медальный профиль, то склонённую головку, то рассеянный взгляд. Мягкие тени неясным флёром ложились по стенам. Говорили о лучших сторонах характера покойного, причин смерти никто не касался. Отсидев положенное правилами приличия время, общество стало расходиться.
Капитан подошёл попрощаться с миссис Трелони.
– Капитан Линч, я прошу вас задержаться, – прошептала вдруг хозяйка дома. – Мне надо с вами обсудить кое-что.
****
Слуга проводил капитана в комнату, оставил свечу и вышел, притворив дверь.
Неясные голоса приглашенных постепенно затихали. В гостиной пробило двенадцать, и тот же час по всем комнатам часы одни за другими прозвонили полночь. Капитан стоял, прислонясь к холодному камину, терзаемый смутными, неясными ему самому чувствами. Время шло медленно.
Наконец, послышался шелест платья, и двери отворились. В тёмном проёме капитан с изумлением увидел юную Сильвию Трелони. В руках она держала свёрнутую шаль.
– Мама сейчас придёт, мистер Линч, – сказала девушка. – Она провожает дядю Джорджа.
Юная мисс замолчала, грустно улыбнулась капитану и пригласила его садиться. Улыбка у неё была чудесная. Они сели на резные, морёного дуба стулья, стоявшие здесь, – в дальней, которую гостям не показывают, – комнате, наверное, со времён самих королей Тюдоров. Обитые кожей, с прямыми спинками стулья сплошь покрывала искусная резьба. Сидеть на них было неудобно.
Вошла миссис Трелони.
– Спасибо, что остались, капитан Линч… Мы хотели с вами поговорить, – тихо сказала она и, обратившись к дочери, добавила: – Сильвия, оказывай, дорогая.