2. 1901—1904: Возрождение терроризма и русская социал-демократия
Террористические настроения стали возрождаться среди радикальных групп в России уже в конце 1890-х годов. Эта тенденция не осталась незамеченной социал-демократами. Т.М.Копельзон (Гришин) писал Плеханову в конце 1898 — начале 1899 года о появлении нового врага — социалистов-революционеров, с их призывами к возобновлению террора[633]. Однако в это время «экономизм» казался более серьезной угрозой «ортодоксам» российской социал-демократии. Между тем, вопрос о терроре ставился в порядок дня некоторыми российскими социал-демократами и отношение к нему «на местах», в России, оказалось, как вскоре выяснилось, достаточно терпимым, если не сказать больше.
Характерно письмо В.П.Ногина своему единомышленнику весной 1900 года: «В данную минуту мы не должны говорить о терроре: на это теперь не пойдет масса. Но трудно предугадать, что будет дальше».
Ногин высказал предположение, что если рабочие демонстрации будут жестоко разгоняться, то это вызовет ответную реакцию, «...если все демонстрации будут вызывать столкновения с полицией и повлекать за собой только жестокие наказания, а не уступки, но в то же время уровень развития массы будет повышаться, то возможно у нас возникновение террора»[634]. Ногин довольно точно предсказал ход событий; только первый в двадцатом столетии террористический акт в России стал ответом не на разгон рабочей демонстрации, а на жестокое подавление студенческих волнений.
Начало нового века ознаменовалось нарастанием революционного кризиса. Одним из его симптомов — и важнейших факторов — стало возобновление терроризма. В 1901 году раздались выстрелы П.В.Карповича и В.Ф.Лаговского, направленные в министра народного просвещения Н.П.Боголепова и обер-прокурора Синода К.П.Победоносцева. 2-го апреля следующего года пуля члена Боевой организации эсеров С.В.Балмашева сразила министра внутренних дел Д.С.Сипягина. Эти террористические акты вызвали одобрение в определенных слоях общества и энтузиазм среди значительной части революционеров, не исключая и социал-демократов.
«Я страшно жду, что будет в России 1 мая.., — писал В.П.Ногин тому же корреспонденту год спустя после отправки цитированного выше письма, в апреле 1901 г., — Если будет демонстрация, то она будет более кровопролитная, чем 4 марта (имеется в виду демонстрация петербургской интеллигенции 4 марта 1901 г. у Казанского собора, жестоко разогнанная полицией — О.Б.), потому что рабочие будут вооружены, кто чем попало, будут и револьверы. Каждый будет вооружаться для защиты. Я считаю это необходимым и разумным... Теория о неразумности террора есть только у интеллигенции, рабочие не знают ее и будут применять. Теория же о самозащите силою против силы есть и у интеллигенции, да и не может не быть: если меня убивают или убивают моих близких, неужели я смогу ограничиться только криками — нет, я тоже буду убивать...»