.
Впрочем, в этом не было ничего удивительного: в октябре 1905 года, после выхода манифеста, в ответ на который местные черносотенцы зверски избили тверских земцев и сожгли здание земской управы, при полном безучастии губернатора, земские деятели ходатайствовали перед Витте о его смещении, но следствие, назначенное Петербургом, ничего крамольного в бездействии губернатора не нашло. Случай Слепцова — частный случай, но он поразительно напоминает «случай Трепова»; накажи власти петербургского градоначальника за самоуправство, и он избежал бы пули Засулич, а власть — публичной оплеухи присяжных; смести правительство своевременно тверского губернатора за преступное бездействие и, вероятно, его мозги не пришлось бы соскребать со стены Дворянского собрания. А сколько таких случаев было на просторах Российской империи!
«Воспитательное» воздействие терроризма сказалось и на другой стороне, не желавшей перемен, во всяком случае в ответ на давление общества и угрозы террористов. Противники революции после цареубийства 1 марта 1881 года сочли, что наиболее эффективный способ борьбы против террористов — воспользоваться их же методами и уничтожить наиболее активных революционеров. Одним из инициаторов создания монархической террористической организации был будущий первый «конституционный» премьер С.Ю.Витте[798]. Деятельность участников «Священной дружины» или, как прозвал их М.Е.Салтыков-Щедрин, «взволнованных лоботрясов», закончилась ничем, однако сам ход их мыслей был достаточно симптоматичен.
Двадцать пять лет спустя Витте сам едва не стал жертвой террористического акта, когда черносотенцы заложили «адские машины» в дымоход его дома. «Черный» террор в эпоху первой русской революции стал зеркальным отражением террора революционного, хотя, конечно, заметно уступал ему по масштабам[799].
Если добавить к террору красному и черному еще и столыпинское кровопускание, или, по терминологии премьера, врачебные меры, которые, с одной стороны, были вполне законной самозащитой государства, а с другой, вследствие введения военно-полевой скорострельной юстиции подрывали само понятие законности и государственности, то, похоже, что сумма насилия в обществе достигла критического предела. Психология гражданской войны, когда думающего подругому стремятся не убедить, а уничтожить, сложилась задолго до ее начала.
И все же тогда России удалось остановиться на краю пропасти. Вакханалия убийств и ограблений способствовала «дегероизации» террористов больше, чем любая антиреволюционная пропаганда; раскрывшаяся провокация Е.Ф.Азефа, затем А.А.Петрова, З.Ф.Жученко и других, вызвали отвращение к террористическому Зазеркалью, а временами — смех. Реформы, хотя и запоздалые, позволили общественному недовольству найти легальные пути для своего выражения; возможности самореализации помимо власти и независимо от нее заметно возросли.