» мерой или фактом, в котором будет заметна личная инициатива императора
[81].
Терроризм Нечаев считал обязательным атрибутом революционной организации. Он писал: «...Мы потеряли всякую веру в слова; слово для нас имеет значение только, когда за ним чувствуется и непосредственно следует дело. Но далеко не все, что называется делом, есть дело. Например, скромная и чересчур осторожная организация тайных обществ, без всяких внешних, практических проявлений, в наших глазах не более, чем мальчишеская игра, смешная и отвратительная. Фактическими же проявлениями мы называем только ряд действий, разрушающих положительно что-нибудь: лицо, вещь, отношение, мешающие народному освобождению»[82]. Далее выяснялось, что и в теории, и на практике эта разрушительная деятельность должна была сводиться к убийствам или устрашению отдельных «лиц».
Призывая вышедшую из народа и вполне прочувствовавшую его боли молодежь обратить все внимание и силы на «уничтожение всех тех ясно бросающихся в глаза препятствий, которые могут особенно помешать восстанию и затруднять его ход», Нечаев перечислил главнейшие из этих препятствий:
«1) Те из лиц, занимающих высшие, правительственные должности и сосредоточивающих власть над военными силами, которые особенно усердно выполняют свои начальнические обязанности.
2) Люди, обладающие большими экономическими силами и средствами и употребляющие эти силы исключительно для себя и своего сословия, или для пособий государству.
3) Люди, рассуждающие и пишущие по найму, т. е. публицисты, подкупленные правительством и литераторы, лестью и доносами надеющиеся добиться до административных подачек».
Характерно, что Нечаев не допускал мысли о том, что публицисты или литераторы, выражающие мнения, отличные от его собственных, могут делать это из
идейных, а не исключительно корыстных побуждений.
Их он предполагал «заставить молчать тем или другим способом (хотя бы лишением языка)». Подход к различным категориям «препятствий» был дифференцированным. Если «первых» предполагалось «истреблять без всяких рассуждений», то у вторых «надо отбирать их экономические силы и средства и употреблять для дела народного освобождения; а в случае невозможности отобрания, следует уничтожать эти силы и средства»[83]. Таким образом, уже в публицистике Нечаева появляются идеи, впоследствии реализованные в практике экспроприации, а также аграрного и фабричного террора. Вряд ли белостокские анархисты начала двадцатого века читали «Народную расправу». Однако действовали они как будто по рецептам бакунинского любимца.