Шестнадцатого октября 1946 года, в возрасте пятидесяти четырех лет он, сын директора школы Эмиля Зайтиха, отказавшегося от своей фамилии в пользу более немецкой, он, проведший детство в Станнерне, в Моравии, и переехавший в Вену в возрасте девяти лет, вдруг оказывается над пропастью в Нюрнберге. И вот он здесь, на эшафоте, после нескольких недель, проведенных в тюремной камере, под ежечасным надзором, под ослепляющим светом лампы, подобной ледяному солнцу; после ночи, когда ему объявили, что пришел его последний час, он спустился по ступенькам во двор, неуверенным шагом вслед за другими поднялся на эшафот в сопровождении солдат, стал свидетелем смерти девяти приговоренных и, наконец, пошатываясь, проследовал к месту казни. Сначала в бараке с виселицей, напоминающем старый сарай, пропал Риббентроп. Он уже не казался высокомерным, как обычно, непреклонным, как во время переговоров в Бергхофе, он выглядел сломленным перед лицом смерти. Прихрамывающий старик.
Затем казнили еще восьмерых, и очередь дошла до него, до Артура Зейсс-Инкварта. Он сделал шаг к палачу. Последним свидетелем жизни Зейсс-Инкварта окажется Джон К. Вудз. В свете прожекторов осужденный, подобный бабочке с подпаленными крыльями, увидел толстое лицо палача. В медицинском отчете на неестественном противоречивом жаргоне сказано, что Вудз был слабоумным — а иначе кто согласился бы на такую работу? Многие рассказывают о нем как о жалком типе, алкоголике и краснобае. Говорят, что к самому концу карьеры палача, после пятнадцати лет на службе у закона, Вудз, хлопнув десять стопок виски, хвастался тем, что повесил триста сорок семь приговоренных — оспариваемая цифра. Тем не менее в тот октябрьский день, в начале карьеры, он уже повесил многих; на фотографии 1946 года он вместе с Иоганном Райхартом, тоже человеком мешка и веревки, казнит тридцать приговоренных; слева шеренга для Вудза, справа — для нанятого американцами по юридической необходимости Райхарта, который во время Третьего рейха уже казнил тысячи человек. Так что для Зейсс-Инкварта лицом смерти стала толстенькая красная физиономия Вудза: у смерти ограниченный выбор масок.
Зейсс-Инкварт подыскивал слова, но куда они подевались? Конец салонной галиматье, приказам, аргументированным монологам в зале суда, осталась всего одна фраза. Незначительная фраза. Фраза, состоящая из таких бедненьких слов, что сквозь них просвечивает день: «Я верю в Германию». После этой странной формулировки Вудз надел приговоренному капюшон на голову, петлю на шею и привел в действие машину смерти. И посреди разрушенного мира Зейсс-Инкварт вдруг исчез.