Рахмет стоял на вершине холма и никак не мог выплакать жгучие солнечные слёзы. Феодора повернула его к себе и целовала в глаза. Оглоед прыгал вокруг, подсовывая хозяевам под ноги истрёпанную тушку финиста.
– Гуляй, водна сила… – начал читать Рахмет с мятого листка, с трудом разбирая неровный почерк Алима.
Его пальцы дрожали, как у Сыча, когда тот ставил запалы. На правой ладони перекатывалась безделушка, которую, рискуя жизнью, берегли столькие поколения… Древляных ли, цветочных ли.
С каждым произнесённым словом рука тяжелела, кудесный орешек всё сильнее тянул её вниз. Солнце потеряло цвет и как будто остеклилось, застыло надраенной княжкой.
Порыв ветра качнул Рахмета и едва не вырвал из пальцев листок.
– Отпускаю силу воды на волю, – читал он, – и людей воды вкупе с ней. И да не станет преграды боле.
Полыхнул белым Алимов камушек, обжигая кожу. Даже пепла не осталось – лишь волдырь на пустой ладони.
В безупречном узоре сплетённых воздушных нитей поползли бреши. Невидимые жгуты обрывались, лопались, расплетались. Скованное тысячелетним заклятием пространство высвобождалось из-под гнёта.
Первой пришла вода. Тяжёлый беложелезный вал, сминая деревья, выдирая с корнем кусты, увлекая за собой целые ковры диких неперевоплощённых трав, катился из Заплетенья прямо на Рахмета.
От большого холма, на вершине которого он расторг Клятву Четырёх, вскоре остался лишь маленький зелёный островок среди бушующего серого. Волны кудрявились белой пеной, и не было им конца.
Ветер из орды раз за разом пытался унести крошечных людишек, открывших ему дорогу в мир Немеркнущей. На счастье, думал Рахмет. Обязательно на счастье.
А вслед за ветром пожаловала сама орда.
Небо стало настолько прозрачным, что даже крошечную точку внимательный глаз мог разглядеть издалека.
Огромные безглавые птицы, не шевеля крыльями, парили в неизбывной вышине. Их было пять. Они шли клином над границей исчезнувшего Плетня. Внезапно одна, с краю, отвалилась от стаи и хищно нырнула в сторону и вниз, разворачиваясь к островку, на котором замерли Рахмет и Феодора.
Вместе с приближением птицы пришёл густой, раскатистый рёв – словно сотню бычаг впрягли в одну упряжку.
Оскалился Оглоед. Феодора вжалась лицом Рахмету в шею.
Птица так ни разу и не взмахнула крыльями. Теперь она скользила над макушками деревьев со стороны орды – быстро, чудовищно быстро. В движении птицы жила незнакомая, завораживающая красота.
– Не бойся, – шепнул он Феодоре в макушку, – мы же не желаем им зла!
Приветствуя новый мир, Рахмет раскинул руки навстречу птице и показал свои открытые ладони.