С каждой фразой он делал шаг вперед, а Семен отодвигался.
Отец же Васильевич отступил в сторону и теперь оказался от Нордстрема сбоку и немного сзади.
– Посадят? – Рыжий покачал головой. – Ха-ха. Не, мы тя, кэп, в обиду не дадим. Сделаем так, что ты не виноват окажешься.
Нордстрем опешил:
– Это как?
– А с помощью волшебного зверя песца. Который придет… ко всем.
– Прости, Господи, меня грешного, – прогудел отец Васильевич и широко перекрестился. – И ты, сын мой, не держи зла, ибо все для твоего же блага… И за Нарву!
Нордстрем открыл рот, собираясь поинтересоваться, что это значит, и даже начал поворачиваться. А в следующий момент священник сделал резкое движение, что-то хрустнуло, и мир для капитана погас.
* * *
Голова болела так, словно ее долго долбили изнутри тяжелым и тупым.
Нордстрему как капитану выделили лучшее место, но проблема была в том, что в матросском кубрике, где их заперли, выбирать особо не из чего: койка на верхнем ярусе или на нижнем, подальше от двери санузла или поближе – вот и вся разница.
Но страдал он не столько телесно, сколько морально – какие-то колонисты, пушечное мясо для заселения диких планет, сумели захватить его «Свободу», повязали команду и теперь непонятно что творят и с подколом, и с напавшими на него пиратами!
Еще мучило ощущение, что его предали.
Как мог отец Васильевич, с которым так славно болталось во время застолья, ударить Нордстрема? Как мог Семен, такой веселый и дружелюбный, отдать приказ посадить экипаж в матросский кубрик?
Не было с остальными лишь Мухаммеда – надо же кому-то вести корабль – и Куница.
Зато имелось Фернандао, нывшее и стонавшее сутки без перерыва.
Что творится за пределами их узилища, они могли только гадать, поскольку информационную систему подкола вскоре после начала мятежа постиг жестокий шатдаун. Имелся среди колонистов спец, разобравшийся, как оно работает, и без затей отрубивший внутреннюю связь.
Информационная блокада злила не слабее, чем ограничение свободы.
– Когда же это все закончится, ну когда же? – снова завело свою песню Фернандао, которому, к несчастью, досталась койка по соседству с Нордстремом. – Какие сволочи!
К какому полу оно принадлежало сегодня, определить было затруднительно, поскольку косметики у штурмана не имелось, но плакалось оно, будто слезливая девочка.
– Заткнись! Без тебя тошно! – рявкнула с другого конца кубрика Зухра, первый помощник, родом из Лондона.
– Как ты смеешь?! – визгливо обиделось Фернандао. – Я – трансгендер!
– А я – женщина, и еще лесбиянка! Как думаешь, кого послушает комиссия?