«Гостеприимство». Заключенный идет по дороге в тюрьму, но Дарю его обманул, он показал ему дорогу к свободе.
Роман. Гордый персонаж. Он не кричит от боли. Не уступает.
Человек из привилегированного общества открывает в зрелом возрасте жизнь рабочего. Ибо он хочет постепенно отрешиться. И этого никогда не достаточно. Стать рабочим, не то же самое, что родиться рабочим. В конце концов, за это надо умереть.
Я пытался быть универсальным человеком, и объединял в себе все. А потом…
«Первый человек». Семья Франсины. Семья Вольфромм.
От гения у римлян было лишь то, что мы называем этим словом в армии.
История создается из крови и отваги. Ничего не поделаешь. Когда раб берется за оружие и отдает свою жизнь, он, в свою очередь, царит, как хозяин и действует как угнетатель. Но когда впервые в мировой истории угнетенный будет царить с помощью правосудия, не занимаясь, в свою очередь, угнетением других, все завершится и все начнется наконец.
Моя статья о Гренье[188]. Тяжело. Словно вынимаешь одно за другим полена из пылающей печи. И тогда оказываешься перед черными головешками.
В Древней Греции тому, кто хотел получить судейское звание, было запрещено заниматься коммерцией в течение как минимум десяти лет.
«Жюли». Она полагает, что способна жить с двумя возлюбленными. Но когда Жильбер говорит, что он тоже будет жить с двумя возлюбленными, она не может разрешить ему то, что разрешала себе. Но она не может его судить. Отсюда ее позорная болезнь.
Довольно нежности, чтобы еще присутствовать… Такая самоотверженность подразумевает все-таки убежденность в ее пользе. У меня же ровно противоположное впечатление, и это меня обескураживает.
Каждый день – сильная боль и солнце. Он выздоравливает и в одиночестве поклоняется красному богу.
Мера и безумие. Мера в отношениях с другими; безумие, направленное против себя; принудить себя, согнуть себя. И то, и другое одновременно в обоих случаях.
У Иисуса было 300 миллионов современников. А впоследствии – 2 миллиарда.
В аду не горит ничего, кроме собственного «я» (святая Екатерина Генуэзская).
Единственная французская индустрия, где нет безработицы, это злоба.