Павезе[214]. Пусть единственная причина, по которой мы постоянно думаем о себе, в том, что мы вынуждены дольше всего оставаться с самими собой, чем с другими. Пусть гениальность – это плодородие. Быть – значит, выражать, выражать без передышки. Пусть праздность продлевает часы, но ускоряет годы, а деятельность – укорачивает часы и удлиняет годы. Пусть все развратники сентиментальны, ибо для них отношения между мужчинами и женщинами – предмет эмоций, а не долга.
Там же. «Когда женщина выходит замуж, она принадлежит другому, а когда она принадлежит другому, нам нечего ей сказать».
Там же. Старая Ментина, которая семьдесят лет ничего не знала об истории. Она прожила «статичную и неподвижную жизнь». Это вызывает у Павезе дрожь. А если бы Ментина была его матерью?
Жить в истине и для истины. Истина того, чем ты являешься изначально. Отказаться от игры с другими. Истина того, что есть. Не хитрить с реальностью. То есть принимать все ее своеобразие и бессилие. Жить в соответствии с этим своеобразием, вплоть до бессилия. В центре – творчество и безграничные силы человека, которым наконец было воздано уважение.
Возвращение. Обед с А. М. Он сообщает мне, что Массю и двое или трое его коллег подвергались пыткам, чтобы иметь право… (Разница: они сами это выбрали. Здесь нет ничего унизительного.) Странное впечатление.
Прошло десять дней после возвращения из Греции. Сила и телесная радость. Сон души и сердца. Где-то в глубине спит монастырь, крепость без прикрас, где молчание предается созерцанию.
Ложь усыпляет или мечтает, подобно иллюзии. Истина – вот единственная сила, радостная, неистощимая. Если бы мы были способны жить только истиной и для истины: молодая и бессмертная энергия в нас. Человек истины не стареет. Еще одно усилие – и он вообще не умрет.
Письмо к Амрушу.
19 ноября
Мой дорогой Амруш,
Мне помешали ответить проблемы с временем и здоровьем. Хотел написать тебе длинное письмо, и не справлялся даже с самыми обычными письмами. И сегодня не справляюсь. Но спешу поблагодарить тебя за второе письмо, оно меня очень тронуло. Тем не менее, я должен сказать тебе всю правду насчет того, что я думаю. Нас могут разделить отнюдь не вопросы личного плана. Это ничто – по сравнению с тем, что происходит сейчас и готовится в будущем. Но меня очень шокировало то, что ты писал, причем несколько раз, вообще о французах в Алжире (в «Монд» и «Коммюн»). Ты имеешь право встать на позиции F.N.L. Я же считаю их в данный момент убийственными, а в будущем – слепыми и опасными. Но принимая эту сторону, ты все равно должен проводить необходимые различия, а ты этого не делаешь. Я отказался от попыток заставить услышать голос разума. И вопреки всякой надежде, я все же надеюсь, что когда-нибудь этот голос будет услышан. Но я считаю своим долгом высказать тебе, в приватном порядке, свою реакцию: ты должен знать, что когда стреляют или оправдывают стрельбу по французским алжирцам