Она успела вернуться на свое место и усесться в кресло до того, как в комнате появилась горничная, двумя руками несущая объемистый металлический чемоданчик. Было видно, что он тяжел, и я кинулся навстречу девушке, чтобы помочь ей.
Чемоданчик оказался даже тяжелее, чем мне показалось на первый взгляд, было похоже, что он бронированный. У металлической ручки, обтянутой толстой коричневой кожей, торчали короткие катушечки-диски с набором цифр.
— Спасибо, Мэри, — отпустила горничную баронесса после того, как вздохнувшая с облегчением девушка передала мне бронированный кейс покойного Никольского.
— Я не знаю, что там, — продолжала она, — ключа у меня нет. Лев Александрович ключ мне не оставлял. А вот здесь — письмо для вас.
И она протянула мне желтый конверт, который только что извлекла из рыцарских доспехов у камина:
— Думаю, что там все должно быть написано.
Я взял конверт, горя желанием немедленно вскрыть его, но сдержался, это показалось мне неприличным, я вдруг побоялся показаться нетерпеливым наследником, рвущимся вскрыть попавшее к нему в руки завещание.
— Лев Александрович принес вам все это... сегодня утром?
— Сегодня, — легким кивком подтвердила баронесса. Она уже пришла в себя, и лишь чуть заметные дорожки, оставленные слезами в слое косметики на ее лице, напоминали, что всего лишь несколько минут назад она потеряла контроль над своими чувствами.
— Впрочем, кейс хранится у меня уже несколько лет, — решила уточнить баронесса. — Лев Александрович держал в нем какие-то бумаги и считал, что в моем доме хранить надежнее...
Ведь вы же понимаете, господин писатель, времена-то настали... лихие и смутные. Так вот... Лев Александрович имел обыкновение приходить сюда и работать с бумагами в моем кабинете. Вернее...
Опять решила она уточнить:
— Это был кабинет самого Льва Александровича...
И смущенно опустила глаза:
— Мы ведь дружили с ним много... очень много лет... Но к чему я теперь все это говорю?
Мы любили друг друга, и я хотела выйти за него замуж;. Ио Лев Александрович был очень гордый человек. Ему мешали мои деньги. И он мечтал написать книгу, которая прославит его и обогатит...
Она горько вздохнула:
— Он работал над книгой всю жизнь... И понял в конце концов — книги писать может не каждый. Но, наверное, понял слишком поздно, когда стало происходить что-то такое, о чем он не хотел рассказывать даже мне. В последние недели он очень нервничал, а вчера пришел и отнес свои бумаги в библиотеку... Там они были до сегодняшнего утра: он вернул их сюда с рассветом и принес вместе с ними конверт для вас. Если со мною что-нибудь вдруг случится, сказал он, передайте все это господину писателю, он знает, что ему нужно будет делать, я завещаю ему все это...