— Как вы знаете, к операции я подключилась позже Дэвида, — как бы оправдываясь, продолжала Фелиция. — Когда я вернулась в Бейрут, он проделал уже всю подготовительную работу: установил связи Никольского, осмотрел его жилище, встречался и говорил с ним самим и пришел к выводу, что бумаги свои он хранит где-то в неизвестном нам месте, а не в библиотеке, которая служила ему жилищем. Дэвид был уверен, что Никольский в конце концов продаст их нам или... — Она сделала зловещую паузу: — ...Будет вынужден рассказать нам, где они хранятся!
— Ну да, вы же умеете развязывать языки, — иронически согласился с нею Профессор.
— Нас учили делать и черновую работу, — демонстративно, с вызовом не заметила его иронии Фелиция. — Мы назначили старику последнюю встречу, чтобы достичь в конце концов коммерческого соглашения, — продолжала она. — Никольский согласился встретиться с нами у себя в десять часов утра. Накануне вечером он куда-то ушел и вернулся домой с зеленым атташе-кейсом, видимо, достал из тайника и принес в библиотеку бумаги, которые решил нам продать.
— И это вас успокоило, — язвительно отметил Профессор, — и вы даже не удосужились узнать, куда он ходил за своими бумагами!
Фелиция виновато опустила голову:
— Нам казалось, что в этом нет необходимости. И к тому же... у нас не так уж много в Бейруте надежных людей, а те, что есть, перегружены работой.
— Сейчас вы еще попросите прибавить вам жалованье за переработку, — все в том же тоне подал реплику Профессор. — Но я вас слушаю. К случившемуся мы еще вернемся...
— Мы приехали в начале одиннадцатого и вошли в дом. Первым шел Дэви, за ним я. К двери Никольского подошли, стараясь, чтобы не было слышно наших шагов. Дверь была неплотно прикрыта, и это насторожило Дэви. Он достал оружие, я тоже. Потом Дэви постучал.
— Кто там? — спросил Никольский из-за двери по-русски.
— Это я, Лев Александрович, — ответила я тоже по-русски.
— Кто? — переспросил он.
— Это я, мадам Седова, — продолжала я говорить по-русски.
— Мадам Седова? — густые брови Профессора приподнялись в недоумении.
— В тамошней русской колонии есть такая дама, — пояснила Фелиция. — Она, правда, живет затворницей, выходит только в церковь да на русское кладбище, где похоронены ее родные, но Никольский хоть изредка, но встречался с нею и знал ее... Мы рассчитывали, что голос ее он помнит плохо, тем более, что еще и глуховат...
— А Дэвид боялся, что его голос Никольскому не понравится?
Фелиция кивнула.
— Н-да... — осуждающе протянул Профессор, — выходит, что отношения со стариком у вас были испорчены заранее...