Бабка Матрена удивленно охнула, а за нею всплеснули руками и ее помощницы, когда молоденький «танковый соколик», чья грозная машина стояла поблизости, стянул с головы меховой шлем. Под шлемом оказались явно не мужские по длине своей волосы, хотя и подстриженные довольно ловко. А когда «танкист-соколик» расстегнул ремень и снял замасленный короткий полушубок, то под гимнастеркой, на которой сияла боевая медаль, явно обозначились груди.
— Так это ж что ж получается, а?.. Ты, выходит, самая разнастоящая баба… девка то есть? — спросила шепотом бабка Матрена.
— Ага, бабушка, — согласно кивнула Мингашева, расстегивая ворот гимнастерки.
— Танкист нашего бабьего сословия?
— Ага, бабушка.
— И воюешь?
— Воюю, бабушка.
— И давно?
— С позапрошлого лета.
— А не страшно? В танке не страшно сидеть, когда пушка ухает?
— Не, не страшно. Привыкла уже. А первый раз, когда в бой пошли, ух как жутко было! Мурашки по спине забегали, и сердце захолодело, прямо замерло от страха, — призналась Галия Мингашева, снимая сапоги. — Потом пообвыкла.
— А кем же ты будешь в танке, ежели это не секрет военный?
— Механик-водитель я, веду машину.
— Погоди, погоди, — бабка Матрена настороженно поглядела на Мингашеву. — Как это сразу и механик ты, и водитель, а? У нас вона в МТСе тож были и механики, и водители. Так механики, которые по ремонту, а водители энти руль крутили. Кто ж ты на самом-то деле будешь?
— Механик-водитель — это воинское название такое. А я совсем не механик, не ремонтник, а только рычагами двигаю, управляю танком, вожу его, понимаете? Как тракторист!
— Ну, тракторист на тракторе человек заглавный. Как не понимать, ясное дело, — бабка Матрена согласно кивнула. — Выходит, и ты в танке заглавная фигура?
— Не, командир! Тот, что дрова рубит. Младший лейтенант Григорий Кульга, — с гордостью и любовью в голосе произнесла Мингашева, показывая в дверной проем на Григория, который перед банькой лихо разбивал топором немецкие снарядные ящики.
— Ладный мужик, — оценила его бабка Матрена. — Хозяйственный, видать.
— А не пристает? — в один голос доверчиво спросили женщины, помогавшие бабке Матрене и молчавшие до сих пор.
— Ко мне? — удивилась Мингашева.
— Ну да, а то к кому же еще! В танке-то небось еще других солдат женского полу нету.
— Не, не пристает, — уверенно ответила Мингашева.
— А другие?
— Не, никто. Командир не допустит, он у нас строгий. Да и я сама не позволю никому никакие ухажерские шуточки, враз отобью охоту. Рука у меня крепкая.
— А тот, который нерусский? На немчуру смахивает. А они до русских баб очень-то охочие.