— Да, наш фюрер светлая голова, — согласился Бунцоль и, стремясь скорее переменить тему разговора, выставил на стол свою бутылку, завернутую в газету. — Думаю, что я угадал.
— Что это? — Крюг кивнул на посудину.
— Настоящий, французский. Двадцатилетней выдержки в подвалах. По рюмочке моего коньяка к чашечке вашего кофе. Как вы находите такое сочетание!
Бунцоль развернул газету, и Генрих увидел, как за толстым темным стеклом приятно зазолотилась жидкость. На душе у него отлегло. Бунцоль пришел вовремя. Крюг дружески улыбнулся, хлопнул сухой ладонью тренера по чугунному плечу:
— А ты, старина, все такой же! Годы тебя не берут.
— Нет, Генрих, седею. И даже лысеть начал, — Карл ловко распечатал бутылку. — Я хотел в первый же день чемпионата к тебе заявиться, да как-то не решился. Турнир еще не начался, разное могли бы подумать. Друг в жюри, поэтому, мол, и победу… Я имею в виду других тренеров. А сегодня, в день финала, решился. Теперь, как говорится, все на ладони, со всех сторон видно.
— Хороший у тебя боксер, русский этот.
— Строптивый немного.
— Ничего, ты дрессировать умеешь.
Они сидели в низких креслах, не спеша попивали из рюмок золотистый коньяк и отхлебывали из небольших фарфоровых чашек ароматный темный напиток. Молча наслаждались. Каждый в эти минуты думал о своем, а в общем — об одном и том же: что сидят в приличном номере гостиницы, пьют кофе и коньяк, как в старые довоенные времена. Карл вздохнул и сказал об этом. Генрих подтвердил и грустно добавил:
— Боюсь, старина, что эти времена уже никогда не повторятся.
— Будем всю остальную жизнь вспоминать.
— Если уцелеем, — скептически и откровенно произнес Крюг.
— Не надо мрачных мыслей, Генрих, от них сплошное несварение желудка.
— От действительности никуда не уйдешь, не спрячешься.
— Да, радостей мало впереди. Лучше и не думать, — Бунцоль снова наполнил рюмки. — Мне глупые мысли полезли в голову. Почему-то вдруг показалось, что это наш последний чемпионат.
— А на нем, как и на фронте, побеждает русский дух, — хмуро сказал Генрих.
Бунцоль понял эти слова по-своему. Намекает? И поспешно стал оправдываться:
— Миклашевский наш до мозга костей. Он из остлегиона, медалью награжден за борьбу с партизанами. А его родственник — большая шишка в министерстве пропаганды.
— Да я не о нем, а вообще сказал, — Генрих взял свою рюмку, поднес к глазам, посмотрел на золотистый напиток, покачал его, любуясь переливами света. — Красота!.. Напиток богов!.. А мы с тобой, старина, не боги. И что будет дальше, никто не знает. Что-то, конечно, будет. Но уже без нас. Давай лучше выпьем за что-нибудь хорошее.