— Ой, мамочка! Тонем! — по-бабьи взвизгнула от страха Мингашева.
— Сбавь обороты! Убери газ! — выкрикнул Кульга, напряженно вслушиваясь в захлебывающийся рокот мотора, единственного их спасителя.
Танк по инерции промчался по дну реки несколько метров, выскочил на мелкое место, почти у берега, пробив башней и всей своей массой над собою лед. Кроша и ломая его, «тридцатьчетверка», словно ледокол, продвигалась к берегу. Сзади лопались огромные пузыри, клокотали выхлопные газы. По бокам танка плыли большие и малые куски льда, снежное крошево, и, переливаясь радугой, отсвечивала пленка машинного масла.
— Двигаемся! — сдавленным, глухим голосом воскликнул Юстас Бимбурас, радуясь спасению. — Двигаемся!
— Спокойнее, Галя, спокойнее, — наставлял Кульга, напряженно всматриваясь.
Глубина заметно уменьшилась. Вода схлынула с танка, оставив свои следы. Мингашева чуть-чуть увеличила обороты, выбираясь на отлогий берег. Подминая кусты ивняка, танк выехал на заснеженную луговину. Весь экипаж облегченно вздохнул: пронесло!
— Теперь жми на полную железку!
Но их уже заметили гитлеровцы. Справа, вблизи, с характерным, режущим слух, звуком разорвалась бризантная граната, взметнув вверх комья снега и земли. Врезался в лед подкалиберный снаряд-болванка, вздыбив фонтан воды и ледяных осколков. Они глухо застучали по броне, словно сверху кто-то сыпанул лопатой крупную щебенку.
— Вперед! Давай вперед! — командовал срывающимся голосом Кульга, понимая, что теперь все зависит от быстроты маневра машины.
Преодолев луг, «тридцатьчетверка» с ходу перемахнула через ручей и, словно подталкиваемая какой-то невидимой силой, стала проворно взбираться по склону крутой насыпи вверх, оставляя за собой широкий след от стальных гусениц. Взлетев на железнодорожное полотно, мгновенно развернулась на одной точке, на пятачке, и устремилась к мосту, к вражескому бронепоезду. Кульга быстро навел орудие, поймав в прицел орудийную башню.
— Огонь!.. Огонь!..
В нос ударил запах перегара бездымного пороха, сизый едкий туман быстро заполнил танк. Гильзоулавливатель скоро был полон, и Щетилин быстро снял его, заменив пустым. Пот струйками стекал по лицу, глаза слезились. Зарядив очередной снаряд, защелкнув замок, Илья молниеносно поворачивался к перископу, чтобы посмотреть, куда попадал снаряд.
— У-у, гады-ироды! Получайте!..
На бронепоезде не успели даже повернуть стволы пушек в сторону «тридцатьчетверки», неизвестно откуда появившейся вдруг перед ними. Бронепоезд содрогался от взрывов. Его в упор расстреливали огнем из танковой пушки. Языки оранжевого пламени заплясали над бронеплощадками, клубы темного дыма окутали железнодорожное полотно. Стрельба разрасталась, густела, накатывалась. Со станции, с бронепоезда, летели снаряды, шпарили из крупнокалиберных пулеметов трассирующими, посыпали минами. А «тридцатьчетверка», меняя позицию, насколько это возможно на железнодорожном полотне, то вперед двигаясь, то отползая назад, била и била по бронепоезду. Кульга, хватая открытым ртом удушливый воздух, хрипло отдавал команды и, прильнув к прицелу, вел неравную дуэль. Клал снаряд за снарядом точно в цель. То была ювелирная стрельба, точности которой мог бы позавидовать любой снайпер, не только артиллерийский.