Матвей помолчал, переваривая услышанное. Потом сказал неуверенно:
– Но это все только предположение. Ты сам говоришь, теория. Это же не доказано.
– А ты? – Веня посмотрел на него серьезно. – Разве ты не доказательство?
Теперь Матвей молчал дольше. Кусочки непростого пазла пытались сложиться в его голове. Как можно жить одновременно в разных реальностях? Он ведь не сомневается, что живет только в одной. Про другие вероятности он ничего не знает, значит, его там и нет. Но как же продавщица с пирсингом, Гошкин отец, тетя Валя? Они есть и там, и здесь. Он видел их собственными глазами в обеих вероятностях. Те, которые живут «здесь», ничего не знают о своих двойниках «оттуда». И тоже удивились бы, если бы им об этом сказали. А Ватрушкин? Вернее, Ватрушкины. Их тоже двое, и каждый живет своей жизнью в своем измерении. И считает, что именно его вероятность реальная.
Нет, это за гранью человеческого понимания.
– Так вероятности все-таки параллельные? – задал Матвей давно мучавший его вопрос. – Тогда как они пересеклись? Как я сюда попал?
– Не знаю. Наверно, произошло что-то такое… В общем, их что-то сильно всколыхнуло.
– Как это?
Веня порывисто вскочил, чуть не смахнув со стола бокалы и сахарницу.
– Пойдем.
– Куда?
– Покажу, как это было.
Матвей как загипнотизированный отправился вслед за ним. Веня привел его в комнату Ланы и показал на гитару.
– Видишь струны?
– Естественно, вижу, я же не слепой.
– Представь, что это параллельные реальности. Вот эта и эта, – показал он на соседние струны, – наши с тобой вероятности.
– Ну?
– А теперь смотри!
Веня оттянул мизинцем две крайние струны и резко отпустил. Гитара издала пронзительный звук. Вибрирующие струны на глазах превратились в широкие дрожащие полоски, и уже невозможно было различить, где кончается одна и начинается другая. Струны практически слились в одну.
– Вот примерно так. Что-то их взбудоражило, и они перемешались. Но что вызвало колебания, я не знаю. Наверно, что-то очень мощное.
Матвей зажал ладонью гриф. Гул оборвался.
– Ватрушкин, откуда ты все это знаешь? Нам в школе такого не рассказывали.
– Мне нравится… Я интересуюсь… давно уже, – вдруг засмущался Веня и снова стал прежним – нерешительным и словно в чем-то виноватым. С таким Ватрушкиным общаться было привычнее, и у Матвея прорвался обычный насмешливо-снисходительный тон.
– Интересуешься? Ты же только вот этим интересуешься, – он подергал за наушник, свисающий из кармана Вени. – Музыкой своей, из-за которой не видишь и не слышишь ничего!
– Это не музыка, – застенчиво улыбнулся Ватрушкин.