Охотники за алмазами. Открытие века (Свиридов) - страница 23

Но жизнь есть жизнь, ничего не поделаешь. Горе — оно не бывает одиноким. Нет избы в селе, где бы война не оставила когтистого следа. Да что село, оно махонькие, затерялось в таежной глухомани. По всей необъятной России черные следы траурной памяти.

Одолевая свое страдание, терпя то, что могло его погубить, он вместе с Настею снова принялся за нелегкое житейское дело: растить внука, учить уму-разуму и оберегать от случайных холодных вихрей судьбы последний и единственный росток от чохинского корня. И пошли впрок старания, видать, добрая закваска была в жилах, крепкие зерна лежали внутри. Вырос внук, вымахал ветвистым кедром, живя простой жизнью, и даже теперь имел свой разум, в истину которого он верил.

Скупой слезой затуманились глаза Матвея, и ему чудилось, что за столом сидит сын Евстигней и улыбается во весь рот, что его другие сыновья подают тихо свои голоса и он слышит их исстрадавшимся отцовским сердцем. Стало ему вдруг светло и грустно. Он, как бы очнувшись, смотрел на Агафона и подумал, что останется чохинский след на земле, что есть кому поднять и унаследовать добро и поучения на будущее время. Матвей вздохнул от этой последней своей мысли. Старый таежник был добрым, и от любви к погибшим ему хотелось, чтоб внук жил за всех умерших, чтобы исполнял их волю и мечты, которые они унесли с собою.

— Вот за Афоню, за корень молодой наш! — дед Матвей счастливыми, осоловелыми глазами глядел на внука, расплескивая из полной рюмки самогон. — За наших кержаков!..

За окном зазывно пиликала гармоника, слышались девичьи голоса. Но Афоне нельзя покидать избу. Не положено. Хошь не хошь, а сиди в красном углу и слушай, отвечай, одним словом, держись главным человеком, уважай родню и старших. Гулянки подождут. И Агафон невольно грустно думал о том, что жизнь его складывается не так, как надо бы, что зря он думал все годы службы солдатской о Таньке Сербиянке, хотя ей не написал ни одного письма, надеясь, что она дождется его, если решилась при народе поцеловать… Зазря, выходит, думал о ней ночами, рисовал в мечтах разные сладкие картины. Нету ее, уехала на пароходе. Пусто без нее на душе. Муторно. Навсегда она поселилась в его сердце, свила там гнездо и точит изнутри тоскою.

Смотрел Агафон в свою рюмку и думал еще о том, что без Таньки Сербиянки в таежном поселке ему нет жизни и надо податься куда-нибудь. То ли пойти на лесоразработки, то ли уйти в урман, в глухую тайгу с охотниками-промысловиками… А рядом шумели подвыпившие мужики, говорили про новые невода, которые прибыли в потребсоюзовский магазин, про цены на рыбу и кожи, про каких-то топографов, которые прорубают в тайге просеки и ставят из бревен вышки, но больше всего обсуждали про «геолохов», что приехали в Нюрбу, чтоб из-под земли разные богатые пласты доставать.