— То есть… сообщить ему, что я уже не так уверен во времени той схватки?
— Именно. Даю слово, что такие действия с вашей стороны не приведут к окончательному осуждению молодого Фрейзер-Фриера. Но в то же время вы поможете мне.
— Что ж, ладно, — заметил я. — Но я совершенно ничего не понимаю…
— Это естественно. Я с удовольствием все объяснил бы вам, но не могу. Могу сказать только одно: военное ведомство рассматривает смерть капитана Фрейзер-Фриера как чрезвычайно важное событие. Так получилось, что охота на убийцу ведется в двух направлениях. В одном движется Брей, в другом я. Брей не подозревает, что я работаю над этим делом, и я бы хотел, чтобы он оставался в заблуждении как можно дольше. Можете выбрать, какое расследование вы предпочитаете.
— Думаю, что ваше, — ответил я.
— Ну и молодец! — одобрил он. — Вы на правильном пути. И вы можете оказать мне услугу. Из-за этого я и собирался приехать к вам еще до нашего разговора по телефону. Как я понял, вы помните и можете узнать парня, который назвался Арчибальдом Энрайтом… Того, кто дал вам рекомендательное письмо капитану.
— Конечно, могу, — подтвердил я.
— Тогда, если можете уделить мне часок, надевайте шляпу.
Так вот и получилось, леди из „Карлтона“, что я оказался в Лаймхаусе. Вы наверняка не знаете, где он, этот Лаймхаус, находится, и, надеюсь, никогда не узнаете. Это колоритный и омерзительный, живописный и тошнотворный район. Странные запахи наполнили мои ноздри, а его зловещая картина до сих пор у меня перед глазами. Это лондонский Чайнатаун, если хотите. Расположенный на грязных окраинах города, он вызывает в памяти примеры кривых дорожек и ловких махинаций, а его становым хребтом является дорога, ведущая к Вест-индским докам. По его плохо освещенным улочкам слоняются не только узкоглазые китайские варвары, но и другие отбросы общества разных цветов кожи и наречий. Араб и индус, малаец и японец, негр из Конго и светлокожий блондин из Скандинавии — кого только не доставляют сюда корабли, плавающие на просторах Семи морей планеты Земля. Здесь в поисках своих любимых грехов шастают пьяные звери, которым жгут карманы полученные за работу деньги. А для любителей опиума через равные интервалы горят отличительные знаки неоновых ламп.
Мы с полковником Хьюзом отправились туда. Мы долго петляли по узким мощеным улочкам во мраке, пробиваемом только жиденькими лучами света из плотно закрытых ставень да желтыми огнями витрин мрачных лавчонок, и, наконец, остановились в тени перед черной дверью так называемого ресторана Гарри Сан Ли. Здесь мы прождали десять или пятнадцать минут, пока у входа не остановился подошедший откуда-то мужчина. Что-то знакомое почудилось мне в его беспечной походочке. Потом тусклый свет лампы, обозначающий реальное занятие Гарри Сана, осветил его лицо, и я понял, что в последний раз видел его прохладным вечером в Интерлакене, где Лаймхаус не смог бы просуществовать и минуты под суровым взором Юнгфрау.