– Нормально, – Коллинз зевнул. – Тихо, как на том свете! Только что листья шуршат. Ну, ветер.
– Хм. Думаете, на том свете тихо?..
– Ну, это я так, к слову… Все, я спать! Через два часа общий подъем.
Реджинальд кивнул, взял «Томпсон» и «добрым утром» приветствовал подошедшего Борисова.
– Надеюсь, – ухмыльнулся тот, окинув долгим взором разноцветное небо с огненной полосой на востоке, побледневшим куполом и все еще чернильной тьмой на западе. Звезды заметно утратили яркость, как бы подтаяли, но были видны отчетливо.
Реджинальд вдруг вспомнил вечернюю болтовню с женой, улыбнулся и решил поделиться:
– Знаете… – И передал суть разговора о Большой Медведице. Излагал шутливо, думая, что и топограф сейчас заулыбается, но, к огромному удивлению рассказчика, слушатель вовсе не улыбался, а, напротив, слушал и смотрел с какой-то тревожной серьезностью.
Реджинальд умолк. И Борисов молчал. Так молча и смотрели друг на друга.
– Вы… действительно говорили об этом? – наконец спросил русский.
– Разумеется. – Гатлинг не скрыл удивления. – А в чем дело?
– Гм. А вы вообще насколько созвездия знаете?
– О-о… Стыдно кораблестроителю сознаться, но очень плохо. Но простите, мистер Борисов, у меня такое впечатление, что вы к чему-то клоните. И не сейчас это началось. В чем дело? Вас что-то беспокоит?
Тот сделал странное лицо и ответил не прямо:
– Знаете, мистер Гатлинг, в вашем разговоре скорее права миссис Вивиан. Примерно до двадцатого градуса южной широты обе Медведицы вполне видны. В другом месте, но видны.
– И что из этого следует?
Борисов сделал маленькую паузу, прежде чем ответить:
– Нечто странное.
– А если точнее?
Разговаривая так, они не забывали наблюдать за обстановкой. Восход уверенно вступал в свои права, восточный горизонт занимался солнечным пламенем, отчетливее вырисовывались очертания леса, не очень большого поля и леса по ту сторону.
– Я, – сказал Борисов, – все созвездия учил наизусть. Попробуй не выучи! Голову снимут. Выучил. Теперь ночью разбуди – карта звездного неба перед глазами, что Северное полушарие, что Южное…
Он говорил так убедительно, что Реджинальд ощутил себя школьником перед учителем. Даже сердце забилось посильнее от непонятного волнения.
– Так вот, – говорил Борисов, – для меня картина небосвода как свои пять пальцев. Ну, я вчера за ужином и глянул в него: просто так, для разминки, чтобы сориентироваться. И…
Тут он многозначительно примолк, а Реджинальд эхом повторил:
– И?..
– И понял, что ничего не понял.
Топограф Борисов сидел, позабыв про ложку с кашей, смотрел и не знал, что думать и делать. Верить ли глазам или нет.