Но это опять лирика. А пока требовалось решить, как действовать дальше. С аэродромом всё ясно, надо уничтожать. И машины, и личный состав. Причём желательно прямо в процессе боя, а то потом заставлять своих пацанов расстреливать пленных как-то не комильфо. А оставлять в живых лётчиков люфтваффе мне не хочется. Очень не хочется. Это ведь именно эти «орлы Геринга» расстреливали с воздуха толпы беженцев, особо налегая на красные кресты медицинских машин.
Они бомбили эшелоны с женщинами и детьми. Я помню рассказы очевидцев и редкие фотографии, на которых видны результаты налётов. Покорёженные, пылающие вагоны и тела. Женские, детские. Дети, с плачем тянущие за руку матерей, которым уже никогда не встать. Матери, зовущие пропавших в этой жуткой фантасмагории детей. Да и, в конце концов, они сбивали наших летунов. Пусть сейчас не то время и не та война, но если мы уничтожим этих тварей на земле, сколько наших лётчиков вернётся из боевых вылетов живыми? Так что тут однозначно.
А вот что делать с поляками? Освобождать из лагеря или нет? С одной стороны – они враги гитлеровцев, а значит, наши союзники. С другой – очень они не любят советскую власть. Дилемма. Самую дельную мысль высказал комиссар. Напомнил, что позади освобождённая от врага Остроленка и всё ещё сильные немецкие части, которые могут снова занять город. Так разве помешает оставить в городе людей, которые будут продолжать сражаться с врагом, когда мы уйдём дальше?
Убедил. Приняли решение атаковать аэродром силами первого батальона, а лагерь двумя ротами третьего. Чтобы сократить потери. На подготовку удара ушло ещё тридцать минут, а потом понеслось. Вперёд ушли группы снайперов. Они должны по сигналу ракеты уничтожить часовых и дежурный расчёт зенитчиков. На пониженной передаче, как можно более тихо, выдвинулась на рубеж атаки техника. Начать должны были одновременно и на аэродроме, и в лагере. Последние минуты ожидания, последние доклады о готовности, и наконец:
– Товарищ майор, ракету!
В небо ушла тройная зелёная звезда. И следом прокатилось «Ура-а-а!» Затрещали очереди автоматов, звонко забили пулемёты. Последними вступили орудия БМД. А мне опять приходилось находиться вдалеке от линии соприкосновения с противником. Далеко, разумеется, по моим меркам. Мало того, большую часть боя я провёл в командной машине, слушая доклады и отдавая приказы. По настоятельному совету своего, блин, друга и заместителя Голубева. Нашёлся ангел-хранитель на мою голову. Хотя, с другой стороны, вполне может быть, что у Серёги просто такой приказ. Держать меня по возможности подальше от живого боя. Кто их там, наверху, знает.