— Да, да… теперь я это припоминаю.
— И знаете вы, что вы ей на это ответили?
Проспер подумал и ответил:
— Нет.
— Бедный малый! Вы ответили Нине следующими словами: «Ты упрекаешь меня в том, что я не думаю о тебе, и ты не права. В эту самую минуту твое имя оберегает кассу моего патрона».
Проспер точно обезумел. Эти слова как громом поразили его.
— Да, — воскликнул он. — Теперь я все припоминаю!
— А остальное понятно, — продолжал Вердюре. — Один из мужчин отправился к госпоже Фовель и силой вынудил ее отдать ключ ему. Затем он нажал на замке пуговицы на слово «Жипси» и взял из кассы триста пятьдесят тысяч франков. И заметьте это — госпожа Фовель повиновалась только благодаря угрозам. На другой день после кражи она чуть не умерла, несчастная, и это именно она прислала вам тогда десять тысяч, рискуя навлечь на себя подозрение.
— Но кто же украл? Рауль? Кламеран? Какое они имеют отношение к госпоже Фовель? При чем тут Мадлена?
— На эти вопросы, дорогой Проспер, пока я ничего вам не отвечу и именно благодаря им считаю еще преждевременным передавать дело судебному следователю. Дайте мне сроку только десять дней. Если в течение этих десяти дней я ничего не узнаю нового, то я сам приду к вам и скажу: «Пойдем к Партижану и передадим ему все, что нам известно».
— Значит, вы уезжаете?
— Через час я уже буду на пути в Бокер. Там жили Кламеран и госпожа Фовель, когда она еще была девицей Вербери. Кламеран и Рауль от нас не уйдут, за ними будет наблюдать полиция. Но вы, Проспер, мой друг, будьте благоразумны. Поклянитесь мне, что в мое отсутствие вы ни разу не выйдете из дому!
Проспер поклялся, но на прощание не мог удержаться от вопроса:
— Узнаю ли я наконец, кто вы такой? — спросил он Вердюре.
— Это я скажу вам в присутствии Нины, — отвечал этот удивительный человек, — в тот день, когда вы будете венчаться с Мадленой.
И он отправился в путь, а Проспер уединился в номерах «Архистратига», боясь даже подойти к окну.
Два раза он получал известия от Вердюре. В первый раз пришло от него письмо, в котором он сообщал, что виделся с его отцом, посвятившим его во многое, а во второй раз от его имени приходил лакей Кламерана Дюбуа, который сообщил, что все обстоит благополучно.
Все шло своим чередом, пока наконец на девятые сутки добровольного заключения, в десятом часу вечера, Просперу не захотелось вдруг пройтись. От долгой бессонницы у него разболелась голова, и ему казалось, что прогулка на чистом воздухе может его освежить.
— Чем я рискую в такой поздний час и в таком квартале, как этот? — соображал он сам с собою. — Я дойду только до Ботанического сада и, конечно, не встречусь по пути ни с кем.