Оскар остановился перед зеркальной витриной закрытого в это время ночи кафе, чтобы еще раз проверить себя. Из зеркала на него взглянул бледный и изящный черноволосый юноша. За плечами юноши расположилась черная ночь с идущим поверх ночи снегом. Снег чуть-чуть припорошил и волосы, отчего из них сверкали там и тут не успевшие растаять еще снежинки. Оскар понравился себе в зеркале. Принц. Несмотря на тридцать пять лет — принц-юноша, подумал он удовлетворенно. Главный палач Америки! «Главный палач мира!» — сказал себе Оскар гордо. Юноша в зеркальной витрике горделиво улыбнулся. «А может быть, я мечтатель, все тот же Оскар, что и был в предыдущие шесть лет, существо, обитающее в щелях большого города и теперь только лишь углубившееся в очередную экскурсию в Страну Иллюзии? — испугался Оскар. Юноша в зеркальной витрине скорчился. — Но нет, — опроверг Оскар своего обличителя Оскара-второго, — нет, только что втиснувшаяся в такси со своей шубой миссис Сюзен Вудъярд — одна из самых известных американских писательниц — не иллюзия, не выдумка. В светской хронике любой крупной нью-йоркской газеты можно увидеть ее имя и фотографию…»
«…Мик Джаггер и супермодель Джоан Хилл, Энди Уорхол и Боб Колачелло, эротическая писательница Сюзен Вудъярд и философ Оскар Худзински…» — без запинки прочел Оскар подписи под фотографиями из невидимой во мраке снежной ночи «Нью-Йорк пост».
К четырем часам утра в районе 42-й улицы и Бродвея, куда он незаметно дошагал, возбужденный своими собственными грандиозными планами на будущее, Оскар собрался взять такси, но обнаружил, что у него нет с собой денег. Безусловно, Оскар мог бы пойти домой так же, как и пришел сюда, но потерянное количество энергии, истраченной на то, чтобы заинтересовать эротическую писательницу своей особой, вдруг почувствовалось телом Оскара — он устал и хотел спать. Покопавшись в многочисленных карманах, Оскар наконец облегченно вздохнул, обнаружив, что ему вполне хватает денег на сабвейный токен, может быть, мелочь завалялась в карманах полушубка еще с прошлого года, в этом году Оскар надел полушубок первый раз.
Со смешанным чувством отвращения и подозрительной осторожности Оскар спустился в грязное подземелье бродвейской линии. Как обычно, остро воняло застарелым вековым запахом мочи. Поколения нью-йоркцев мочились в своем сабвее, и поколения нью-йоркцев никогда не мыли свой сабвей. Гигантский город, забежавший далеко вперед в будущее, — прообраз жестоких городов двадцать первого века — жил на износ.
На перроне первого, второго и третьего номеров бродвейской линии было немного людей. С полдюжины черных хулиганов, громко орущих друг другу всякую чушь в надежде навести ужас на нескольких «нормальных» людей, ожидающих поезда, и тем самым скомпенсировать себя за то, что они черные или бедные, в общем, за нечто расплывчатое. Пара здоровых, провинциального типа белых юношей с мягкими волосами и круглыми плечами отставных геркулесов. На них-то и был в основном направлен психологический пока нажим черных и их обращенные, впрочем, друг к другу крики. И с десяток делающих вид, что они здесь ни при чем и что их вообще тут нет, черных и белых пожилых женщин и мужчин, возвращающихся с не определенных Оскаром ночных работ, в одиннадцатимиллионном городе таких работ достаточно… Пара проституток, утомленно направляющихся, может быть, в Квинсы и Бронксы, а, может быть, ждущих клиентов… И Оскар…