«Чтобы наплодить столько окурков, наверное, нужно курить очень долго», — думает Оскар… Вдруг его осеняет: «Чарли! Чарли курит “Кэмел”». Оскар бросил курить год назад, и потому его очень раздражал в «Севиле» смолящий один «Кэмел» за другим Чарли…
Тягостное чувство собственной беззащитности и полной невозможности что-либо изменить на мгновение почти парализует Оскара. Он бессильно опускается на пол и некоторое время сидит, опершись спиной о Наташкину кровать. «Может быть, это был не Чарли?» — робко сомневается он. Оскар так страстно хотел бы, чтобы это был не Чарли. Кто-нибудь анонимный. Но интуиция ревности подсказывает Оскару, что это Чарли. Ебаный Чарли, родившийся сорок лет назад в Бирмингеме, штат Нью-Йорк, на его, Оскарово, несчастье…
Оскар допил оставшийся в бутылке «Чивас-Ригал» и заходил по Наташкиной квартире. В нем забродила обида, подогретая виски до нужной температуры. В порыве внезапной ненависти Оскар сорвал с постели покрывала и одеяла, согревающие по ночам изнеженное тело гадкой бляди Наташки, и вгляделся в отороченную кружевами простынь. Так и есть, несколько желтых пятен темнели посередине простыни, именно в том месте, где должны были раздваиваться ебаные Наташкины ноги. Оскар понюхал простыни. Пахло засохшим клеем, именно запах засохшей спермы. У Оскара горячо зажегся член, и он потер его несколько раз через ткань брюк, вынул, синий, и погладил, глядя на пятна на простыне. Но новая волна ненависти и презрения к Наташке накатила на него и помешала ему заняться мастурбацией. Он упрятал член в штаны и почему-то побежал на кухню… На кухне Оскар схватил кухонный нож, единственный Наташкин нож — она боялась колющих и режущих предметов, — вернулся с ножом в спальню и — слезы при этом выступили на его глазах — обрушил на пятна — засохшую сперму Чарли — несколько ножевых ударов один за другим. «Сука! Гадина! Тварь! Животное!» — заорал Оскар и зарыдал.
— За что? За что? — спросил он вначале себя. Спросил тихо. — За что?! — заорал он, обращаясь к отсутствующей Наташке. Не получив ответа, Оскар с ножом в руке подбежал к одежному шкафу Наташки, распахнул его и, прыгнув вперед, воткнул нож в груду Наташкиных платьев, костюмов, рубашек, брюк и других душистых принадлежностей ее туалета. Заметив под шкафом домашние тапочки Наташки — белые кружевные тапочки пизды-куртизанки, соблазняющей самца даже домашней обувью, — Оскар, вдев в каждый тапочек нож, располосовал их надвое и заметался по квартире с остатками в руках…
В конце концов Оскар вбежал в ванную комнату и бросил искромсанные тапочки в ванну. В ванной комнате, разместив их причудливо среди полотенец, Наташка вывесила, очевидно постирав их, несколько своих маленьких трусиков. Оскар сорвал трусики и швырнул их тоже в ванну, но тотчас же вынул, понюхал, рассмотрел и, вообразив, сколько раз снимали с Наташки эти трусики другие мужчины, а не он — Оскар, всхлипнув, располосовал ножом каждые и бросил опять в ванну. Туда же он швырнул, разорвав их могучим усилием, Наташкины черного шелка домашние брюки, предварительно вынюхав у раздвоенности штанин слабый запах Наташкиной мочи. За брюками последовала Наташкина розовая в кружевах кофта, белая ее ночная рубашка и другие белости и розовости. В довершение всего Оскар, плача, достал член и пописал на Наташкины тряпочки, уже жалея и Наташку, и их…