Я вспомнил, что получаемые от жизни удовлетворения, как правило, не стоят ни затраченных трудов, ни испытанных страхов.
Жизнь показалась совершенно бессмысленной.
Пытаюсь компенсироваться моделью своей значимости: пусть Я — просто динозавро-обезьяно-я, зато во мне — мудрость миллионов лет желаний. Смысл такой жизни в передаче информации:
— Нынешний Я — живое сообщение следующему.
— Информация не наследуется, — пропел противный голос.
Он еще пел, а я его уже не боялся. Мой задор подсказывал мне, что всё не так просто.
— С точки зрения даже формальной логики, разве не ясно, что мы — участники серьезнейшего Эксперимента? — воображаю я себя докладчиком в волшебной Вселенской Сети, которую еще недавно, путаясь в своих видениях, назвал «паутиной».
Если Контролер оперировал словами, он мог назвать Эксперимент «Сознанием». И вот, на смену наследованию генов, требующему миллионы лет для усовершенствования потомков, сознание принесло наследуемую культуру, которая развивается быстро как Взрыв.
39. Если Раб, так может, хоть Раб Божий?
Каждый день своей трудной и опасной жизни первые люди должны были найти или добыть пищу без всяких гарантий от Бога Охоты.
Я подумал: неужели среди них были такие же дураки как случаются среди благополучных нас?
Вдруг я вспомнил, что один из «глупцов», кого я знаю, прекрасно ловит рыбу. Я вспомнил, что раньше и себя считал неплохим рыбаком. Но потом количество рыбы в реке упало. В виду редкости успехов, я бросил это дело.
Между прочим, дела «глупого» рыбака по-прежнему неплохи: он сумел приспособиться к новым условиям.
Богу Охоты приносили жертвы. Я никогда не спрашивал «глупого» рыбака, не приносит ли жертвы и он.
Если я его спрошу об этом, он примет вопрос за шутку.
Но это совсем не будет означать, что «в душе» он ничем не жертвует явно небезразличному для него Божеству. Суеверия освящают опыт проб и ошибок, в котором столь преуспел только кажущийся недалеким рыбак: наверное, невозможно быть умным вообще — только в контексте обстоятельств.
Мне становится понятным смысл кажущегося столь странным и обидным нашего устройства, которое заставляет нас умирать вместе со всем приобретенным в этой жизни опытом. Приобретая опыт, мы заполнились миром, но миру предстоит изменяться дальше. И вот, очередная tabula rasa начинает свою жизнь с крика.
Как и все мы, она будет старательно стремиться к исполнению встроенных в нее желаний, чтобы продолжалась недоступная ее пониманию Жизнь.
— Боже! — кричит глупый Я, подменяя трубами органа Иерихонскую трубу. Он пытается хоть как-то освятить тщету своей жизни: