Фредерика не захотела взять меня с собой, не захотела, как же она там одна, как она справится? Будет ли надевать шляпку, выходя на солнцепек? И смотреть по сторонам? Такая маленькая, хрупкая и беззащитная… такая сильная! Бойцовая бабочка, храбрый кузнечик, синеглазая стрекоза, Фрик!
Она никак не может запомнить, как его зовут, этого студента. Он ей не нравится. Она чувствует опасность. Она теперь чувствует все. Видит, кто кого любит, кто кого ненавидит. Чувствует чужую боль. Но никого больше не жалеет. Ей нечем. Сил никаких нет. Фредерика уехала, и она чувствует все, как будто совсем нет кожи, сразу душа. Больно. И нечем защититься от него, как же его зовут. Он молодой, загорелый, высокий, сильный, этот студент, длинные волосы собраны в хвост. Черные густые волосы. Смуглая кожа. И голодные злые глаза. Светлые. Голубые, что ли?
Он разрезает очередной торт – она все печет эти проклятые торты, куда деваться. Длинное светлое острое лезвие входит легко, кромсает кремовые розы. Взбитые сливки, пышный бисквит, и зачем ты положила КЛЮКВЕННЫЙ джем!
Он сам как нож, как же его зовут, никак она не может запомнить, не хочет запомнить, скорей бы он ушел.
Он все смотрит на нее. Смотрит и улыбается. Его улыбка вырезана из жести, такие острые края, что можно порезаться. Клюквенный джем на подбородке. Димитрий так носится с ним, с этим студентом. Все разговаривают вечерами:
– Страх перед возможностью небытия освобождает человека от всех условностей действительности…
– А как же независимость воли от чувственных побуждений?
– Но что именно вы понимаете под чувственностью? Способность к чувственному восприятию или склонность к чувственным удовольствиям? Но не ведет ли чувственное восприятие к духовному познанию?..
Такой ум! Такая неординарная личность! Талант. Написал пьесу.
Она не стала читать. Ни за что.
«Она просто ревнует, дурочка», – думает Димитрий.
Черные волосы, весь в черном. Как ночь. Почему в черном, дорогая? Он же в обычных джинсах, и майка голубая? А ей кажется, в черном. И глаза черные. Голубые? Угрюмый, темный огнь!
В обычных джинсах… рваных, выгоревших до белизны… голубая майка… смуглая кожа… гладкая, смуглая кожа…
Она не может его любить. Совсем не может. И пожалеть не может. Если бы могла, было бы не так страшно. Фредерика уехала и увезла с собой всю любовь. Больше не осталось. От вторника и до субботы одна пустыня пролегла…
Она разучилась любить. Как это – ровное, сонное тепло? Что она понимала в любви! Ее ничто больше не защищает, ничто. Голая под дождем. И он видит, что она голая. Смотрит прямо в глаза. Взгляд, как нож. Прошибает насквозь. Иглой к стене, как бабочку. Трепещи – не трепещи. Она такая безащитная. Маленький, слабый червячок. Раздавить каблуком, и все. Где ты, Фредерика…