Не твой ребенок!
Фредерика.
Это он придумал имя – Фредерика. Малышка Фрик! Темные кудряшки, а глаза – синие. Трепетание стрекоз, быстроживущих, синеглазых… Синие, как у него. Не его дочь! Димитрий скучает по девочке. Уже три года прошло. Сейчас ей уже семь, Фредерике. Жену он тоже никогда не любил. А может быть, и любил.
Димитрий пьет чай в номере. Пьет чай из белой гостиничной кружки. Он смотрит на свои руки, держащие кружку – холодно, пальцы озябли, – и видит руки деда. У деда были такие же длинные пальцы. Он знает, что похож на деда – лицом, фигурой, жестами. Мама всегда говорила: «Господи, как ты похож на деда!»
Он вздыхает. Деда давно нет в живых, и мама вот умерла, а он все набирает ее номер, забывшись. Ему грустно.
Димитрий представляет, как она сидит, глядя в черное окно – Элизабет. И днем, и ночью. И окно черное всегда. А когда кто-нибудь входит в магазин, она смотрит на него взглядом брошенной собаки: не ты ли мой хозяин? Не ты? Он долго не может заснуть. Болит сердце. Димитрий принимает лекарство, ходит по номеру из угла в угол. Где там особенно ходить? Как в тюремной камере. Хотя он никогда не был в тюремной камере. Он смотрит в окно. Все так же идет дождь, ровно шумит по крыше. Он думает об Элизабет.
Собака была такса. Как же ее звали? Коричневая такса с маленькими кривыми лапками и большими ушами. Карие глаза, совсем человеческие. Ему было десять. Или восемь? А может, двенадцать. Была зима. Они жили где-то в горах – Димитрий забыл где. В пансионате. Еще дед был жив. Сосны, снег. Много снега. И собака. Она была ничья. Ее кто-то оставил, уехав из пансионата. Или ее хозяин умер? В общем, брошенная собака. Хозяин пансионата был охотник. У него свои собаки, настоящие. И такса привязалась к маленькому Димитрию. Они играли в снегу. Мягкая шерсть, уши наизнанку, горячий влажный язык. Карие глаза. Они не могли взять собаку себе – у мамы астма. Он долго разговаривал с таксой, объяснял. Но она не понимала. Не умела понять. И плакала. Настоящими слезами. А он не плакал, нет. Ведь он мужчина. Мамина опора. А собака долго бежала за машиной на своих маленьких кривых лапах, вязла в снегу… Не оставляй меня!
Элизабет закрывает магазин. Она поднимается наверх по узкой лестничке. И комната у нее узкая, как пенал. Чистая, но бедная – ничего лишнего. Как келья монахини. Она идет на кухню и включает чайник. Он вскипает быстро, очень быстро. Элизабет пьет чай из трав – бледный, невкусный. Пьет стоя, из простой белой чашки. Она смотрит в окно. Идет дождь, проезжают редкие машины. Элизабет одна. Анна играет в бридж у одной из подруг. Они играют два раза в неделю, каждый раз у кого-то другого. Иногда здесь. Тогда Элизабет подает чай. Ей больше нравится, когда у кого-то другого. Она любит оставаться одна. Можно мечтать. Можно поговорить по телефону с подругами. Ведь у Элизабет есть подруги! Их две: черноволосая Минни и толстушка Дотти. Но сейчас ей хочется просто смотреть на дождь. Капли барабанят по стеклу. Редкие прохожие под зонтами. Машины рассекают воду. Много воды… Целое наводнение. Вода поднимается все выше и выше, бурлит, как настоящая река, скоро затопит комнату. И Элизабет утонет. Превратится в русалку. Интересно, каково это, когда у тебя рыбий хвост вместо ног?