Затем Севастополь у того же дивного моря.
Вид бирюзового этого моря, безбрежная даль, уходившая за видимый горизонт, туда, где в неприступном дворце своем сидел Черномор, «тень Аллаха», белевшие на поверхности моря паруса, крики чаек, метрический говор морских волн, набегавших на берег, лазурное небо – все это привело императрицу в неописуемое умиление.
– Какое море! Какая красота! – тихо, подавляя невольный вздох, говорила она. – И все это сокровище в руках варваров… Разве таково мое море у Кронштадта, серое, неприветливое, жалкое… А это!
– И это твое будет, матушка, только продли Всевышний тебе веку, – отвечал на это Потемкин.
На другой день, встав раньше всех, императрица наскоро накинула на себя легкий капот, без помощи прислуги приготовила себе на спирту чашку крепкого черного кофе и вошла с нею в соседнюю комнату, рабочий кабинет, выходивший окнами на бухту и на море. На столе лежали в порядке бумаги, и на отдельном листе начало какого-то стихотворения.
Хвала тебе, достойный князь Тавриды!
Россия оценить тебя должна…
Она не окончила, положила лист на стол и в задумчивости подошла к окну. Перед нею опять открылась величественная панорама моря, бухты и северных обрывистых берегов. В бухте величаво красовались новые корабли. Тихий утренний ветерок полоскал в воздухе русские и австрийские флаги.
Но Екатерина, казалось, не видела ничего этого. На лице ее покоилась торжественная задумчивость.
И неудивительно! Она сама сознавала в себе теперь «Семирамиду» не только Севера, но и Юга.
– Что сказал бы теперь старик Вольтер, если бы был жив? – невольно шепнули ее губы.
«С est moi, qui salue la Grande Semiramide du Nord et du Midi…»
«Oh, mon philosophe!»
«La reine Falestrice aiia cajoler Alexandre le grand, mais Alexanre serait vous faire la cour…»
– Да, да… Александру Великому льстила царица амазонок, Фалестрина, а мне льстят цари, императоры, этот Иосиф Второй, император римский и германский, преемник Цезарей и Августов, и этот Станислав-Август Понятовский, король польский, преемник Стефана Батория, Яна Собеского, спасшего от турок столицу императора Иосифа, и преемник их, ma creture Он так растерялся, прощаясь со мной после свидания под Каневом, что забыл свою шляпу, и когда я напомнила ему об этом, он отвечал: «Я не забыл, ваше величество, что когда-то вы подарили мне шляпу дороже моей» – это короны Польши и Литвы… Но одну уже я отняла у него…
С тою же задумчивостью императрица прошлась несколько раз по кабинету и подошла к другим окнам, выходившим на восток. Вдали, из туманной дымки, выступил величавый массив Чатырдага.