– Извините.
– Ничего, ой, вы, кажется, приходили ко мне?
Ирина Генриховна Мануйлина держала под руку высокого мужчину с седой шевелюрой. Она была одета в светлый брючный костюм с крупной брошью, приколотой к воротнику и сделанной в виде не то скорпиона, не то жука-скарабея.
– Венсан, это журналистка, работающая в Институте Гете, – представила она Катю своему спутнику.
– Венсан Барк – ведущий американский театральный критик, у него постоянная колонка в "Санди Таймс".
Катя поняла, что больше всего на свете Ирина Генриховна любит демонстрировать свои знакомства с известными и влиятельными людьми.
– Вы тоже на премьеру? – кивнула Мануйлина на афишу.
– Нет.
– А мы с Венсаном решили пойти посмотреть на Аллу Баринову. Стоим ждем Переверзенцева, вечно он опаздывает. Помнишь, как в Нью-Йорке он опоздал на спектакль Питера Брука, потом еще сказал, что перепутал время? – Мануйлина натянуто рассмеялась. – Ты куда, Венсан? Хорошо, я подожду здесь… Нет, нет, не уходите, я не хочу стоять здесь одна, вы составите мне компанию, затараторила Ирина Генриховна, потянув Катю за руку. – Постоим здесь пару минут. – Назойливый голос театральной критикессы щекотал уши. – Где же Переверзенцев, перед зеркалом, что ли, прихорашивается? После автомобильной аварии такие ему швы наложили – просто ужас, потом пластическую операцию делали. Говорят, это вторая авария в его жизни. И, что самое печальное, врезаются в него, а сам он очень даже прилично водит. Не везет мужику. Холостяк вечный… – Кате показалось, что в голосе Мануйлиной прозвучали досада и сожаление. – Обычный комплекс детдомовского мальчика… Осторожничает в жизни. Ох, Макс идет, вон, справа.
– Простите, – Катя решительно сделала шаг назад, – я пойду, мне очень некогда. – Ей совсем не хотелось встречаться с Переверзенцевым. Извините, – и, не смущаясь недоуменного взгляда Мануйлиной, она развернулась и быстрыми шагами направилась к метро.
* * *
Элла Гурдина открыла настежь окно. Начиналась гроза. Элла Александровна надела легкий халат и вышла на балкон. Собственно говоря, это был не балкон, а маленький полукруг, выступающий на полметра. Такие балкончики – старая Москва: ажурная решетка и лепные завитки по бокам.
Постояв там немного, Гурдина отошла в глубь комнаты и села на диван. Раньше надо было предвидеть, чем это все закончится. Кто будет следующей жертвой? "Неужели ты не знаешь? – цинично усмехнулась она. – Элла, ты никогда не была наивной дурочкой, ты пробивала в жизни дорогу, чем только могла. Позади остались грязь, унижения, годы скитаний по дешевым провинциальным гостиницам, полуголодное состояние, вечный страх за сына. Ты же выстояла. Правда, какой ценой!" Она машинально покачала головой. Слез не было, было лишь тупое оцепенение. Рудик, Рудик! Но что же она может сделать, чтобы предотвратить следующие жертвы? Ничего! Гурдина посмотрела на свои руки. Крупные, породистые руки женщины, знающей себе цену, привыкшей добиваться и получать свое, то, что принадлежит ей по праву таланта! Она вспомнила вечер, который был много-много лет назад. Спокойный человек с седой шевелюрой и в больших роговых очках усаживает ее на стул и говорит тихо, но одновременно приказывает: "Расслабься, сосредоточься на чем-нибудь одном, не очень сложном, закрой глаза… А теперь протяни мне свою руку, она теплая и мягкая…"