— Но почему же у него женские груди? — спросил вдруг кто-то. — Получается, будто это и мужчина и женщина в одном лице; разве такое возможно?
Все заспорили, но Ньякинья быстро разрешила сомнения.
— Мужчина не может без женщины родить ребенка. Женщина не может родить ребенка без мужчины. И разве мужчина и женщина не сражались вместе за свободу этой страны?
— Но мужчина важнее женщины, — сказал Нжугуна. — Не в одних же детях дело… хм!
— Интересно, а где же хозяйка этого дома? — спросила Ньякинья, чтобы переменить тему разговора.
— Она уехала на несколько месяцев за границу учиться на акушерку. Пожалуй, мне придется ей написать, чтобы возвращалась поскорее, если не хочет найти в доме новую жену и кучу детей. — Он бросил заговорщический взгляд в направлении кухни, где Ванджа готовила угали [24] и овощной суп.
Все засмеялись и тут же заговорили о многоженстве.
— Не всякий мог позволить себе иметь несколько жен. За жену приходилось расплачиваться козами, а они тогда были нашим главным богатством. Только богатые могли себе это позволить, — сказала Ньякинья.
Дома он совсем не такой, как в конторе, подумал Карега, с его лица исчезла усталость. Он хотел о многом спросить адвоката, но не знал, как начать разговор.
После ужина адвокат пригласил Карегу и Муниру в свой кабинет, куда вскоре пришли Ванджа и Абдулла. В комнате было много книг, книги лежали повсюду, и адвокат любовно прикасался к ним. Мунире стало стыдно за свои почти пустые книжные полки. Они сели на пол, и хозяин засыпал их вопросами об Илмороге, об его истории, условиях жизни, об их парламентарии, о том, чего они рассчитывали добиться своим походом в город. Карега попытался объяснить, и внезапно его пронзило ощущение расплывчатости их цели. Он заметил, что печать усталости снова легла на лицо адвоката, а голос его стал печальным.
— Думаю, он вас примет. Он организует даже митинг харамбе, чтобы успокоить свою нечистую совесть. Немножко благотворительности…
— Мы не станем возражать и против благотворительности, — сказал Мунира. — Пока мы не нашли ее в этом городе. — Он рассказал, как они побывали в доме священника и в доме Чуи. — Чего я никак не могу понять — это почему они с таким пылом распевают всяческие непристойности. Говорят, раньше слова песни всегда соответствовали месту и времени, певцы обращались друг к другу, они даже могли оскорблять друг друга, но все это было уместно и выглядело достойно. В молодости я, случалось, убегал из дома, чтобы побывать на обрядах посвящения юношей.
Он замолчал, задумался: может быть, такие вечеринки посещают и его братья, которых отец так расхваливает? Карега и Ванджа вспоминали о своем унижении в другом доме. Они предпочли промолчать об этом. Потом заговорил адвокат. Это было похоже на диалог со своим внутренним «я», а они превратились в зрителей, на глазах которых он делился сам с собой своими сомнениями и страхами.