— Музыку, Абдулла! — ее голос почти сорвался на крик. — Музыку! Это тело создано для танцев. Только, увы, в этой дыре нет даже радио. Пойте же! Мвалиму, сыграй на гитаре или на флейте, я хочу танцевать.
И тут же начала танцевать, покачивая бедрами, сначала медленно, подчиняясь ритму какой-то музыки, звучавшей в ее голове. Ритм все убыстрялся, выражение ее лица изменилось — на нем была теперь не то боль, не то экстаз. Ее бедра, грудь, живот, все ее тело колыхалось от распиравшей ее силы… чувственности, может быть. Но вот музыка умолкла. Она села, еле дыша. Она говорила теперь тихо, спокойно, как будто во время танца где-то внутри у нее созрело решение. Она расслабилась и снова стала прежней Ванджей, которую они знали раньше.
— Вот так мы обычно завлекали мужчин. Единственная минута нашего торжества. Иногда две девушки танцевали друг с дружкой. Мужчины умоляли их глазами, руками и, наконец, выпивкой и деньгами. Нет, я, правда, очень злая. Я очень сержусь, если мужчины думают, будто меня можно купить за деньги. Как-то я заставила одного мужчину выложить две сотни шиллингов за импортный сидр. Вы же знаете, сидром допьяна не напьешься. И тут же прогнала его. А ушла с другим, который на меня и цента не истратил. Я была очень довольна. На следующее утро он поджидал меня с ножом. «Верни мне деньги!» — «Какие деньги?» — спросила я. «То есть как это «какие»? За сидр!» — закричал он. Я сделала невинное лицо, и мой голос источал медовую сладость. «Ты имеешь в виду, что вчера хотел пойти ко мне? Почему же ты не сказал ни слова? Ведь у сидра нет языка, он не умеет говорить. Но вообще ты меня обидел — я так радовалась: наконец-то нашла настоящего друга… а ты, оказывается, такой же, как все!» Я метнула на него сердитый взгляд. Он сгорал от стыда. Купил мне еще сидра и никогда больше ко мне не приставал. Абдулла… нет, правда, я устала от этой чертовой дыры.
Муниру восхищало ее кокетство. Она казалась такой желанной. ДШ — Девственная Шлюха… Дорогой «шевроле»… он готов умчаться на ДШ в царство греховных наслаждений; он достигнет ее сути теперь, сейчас же, привяжет ее к себе. Глаза Абдуллы смотрели мимо нее куда-то вдаль, где небо сливалось с пыльной после вспашки землей. Ожили связи с прошлым и с далекими краями. Как здесь одиноко, бормотал он про себя. Он повернулся к Вандже, в глазах его светилась доброта и искреннее сострадание.
— Ванджа, теперь ты меня послушай. Я сейчас кое-что скажу тебе, а мвалиму пусть будет свидетелем. Я знаю, как тяжко носить в себе незажившую рану. Я говорю не о своей культе. Не уезжай из Илморога. Уж давайте вместе как-то жить в этой дыре, как ты ее называешь. А платить я теперь буду тебе не жалованье, а часть дохода: ты станешь моей пайщицей. Мы будем совместными хозяевами предприятия. Может быть, это немного, но предложение мое от чистого сердца. Только не уезжай.