Вскоре показался гатчинский аэродром, на который достаточно уверенно приземлился наш самолет. Нас встретил начальник Гатчинской школы и его заместитель. Пока настраивали оборудование и самолет, мы мило побеседовали с ними, выкурив по паре папирос. Вскоре доложили, что аэроплан готов к испытаниям. Мы все вместе поднялись на деревянную вышку и, вооружившись биноклями, приготовились к эксперименту. По команде Сикорского дежурный офицер поднял на вышке флаг, и самолет, взревев моторами, пошел на взлет. Медленно оторвавшись от земли, он с грозным рычанием стал набирать высоту. На самолете и на вышке был установлен радиотелеграф, при помощи которого планировалось вести переговоры и корректировать полет. Вскоре он ожил. Пилот докладывал, что набрал нужную высоту и просит разрешения включить оборудование. Инженер кивком головы дал свое согласие. Телеграфист застучал телеграфным ключом, а мы все прильнули к биноклям, наблюдая за самолетом, парящим в небе.Он как раз пролетал недалеко от нашей вышки. На фоне огромного красно-белого восходящего солнца он казался маленькой букашкой, которая летит, притягиваясь мощным светилом, и, как стрекоза, вот-вот обожжет свои крылья об этот невероятно яркий свет, который все более и более приобретал светлый оттенок. И вот наконец солнце как бы выпрыгнуло из-под земной тверди и залило все вокруг своим светом. И в этот момент самолет исчез, остался только рык моторов, который то затихал, то снова набирал свою силу. Мы стали напряженно вглядываться, ориентируясь только по звуку, искать хоть какие-то признаки аэроплана на небе. И мне вроде бы показалось какое-то пятнышко, мерцающее там, откуда доносился звук мотора, но при более пристальном рассмотрении я ничего не обнаружил. Офицеры Гатчинской школы, не посвященные в происходящее, с тревогой вертели по сторонам головами, пытаясь найти аэроплан, при этом бросая настороженные взгляды на нас. Однако отработанная годами субординация не давала им возможности задавать мучавшие их вопросы. Так продолжалось минут двадцать. Наконец снова ожил телеграф, и Сикорский дал разрешение на окончание эксперимента и посадку самолета. Звук аэроплана стал приближаться к нам, и вдруг он появился словно ниоткуда, постепенно материализуясь по мере приближения к взлетно-посадочной полосе. Пока он садился, я спросил Сикорского:
– А в темное время суток, как действует ваше оборудование?
– Признаюсь честно, мы пока не проводили таких экспериментов в этом направлении, так как ночью аэропланы практически не летают. Но ваш вопрос достаточно интересен, и мы в ближайшее время попытаемся что-либо предпринять, − ответил он.