– «Где два или три соберутся во имя Мое, там и Я пребываю», – возразила царевна Софья. – Не лишена поэтому святой благодати и обитель Новый Иерусалим.
– А в Воскресенской церкви кроме частиц Святого Гроба покоятся еще мощи святой Татьяны, – вставила царевна Татьяна Михайловна.
– Не ведал… не ведал, – вздохнул Иоаким и, набожно перекрестясь, произнес: – Господи, прости мне согрешение.
– Вот, – продолжала царевна Софья, – мы с тетушкой желаем увеличить благолепие монастыря, я дала обет соорудить там храм Богоявления, а царевна все достояние отдаст на святую обитель.
– Богоугодное дело… богоугодное, я благословляю… Вы внесите деньги в патриаршую казну. А там, что соборная дума скажет…
– Мы пожертвуем всем, но братия просит возвратить ей отца и благодетеля ее, – возразила царевна Софья.
– Тому не можно быти, – как ужаленный вскочил Иоаким.
– Садись и выслушай, святейший… Никон хил, стар, и годы его сочтены… Пущай умрет в своей обители, не проклиная царя и нас за бессердечие, – произнесла скороговоркой Софья.
– Тому не может быть, – упорствовал патриарх, – да ты, царевна, не ведаешь, что он и одежи и обуви не носит, да день-деньской от вина пьян бывает, сквернословит, богохульствует…
– Неправду говоришь, святейший, и это поклеп на святейшего старца, – вышла из себя царевна Татьяна Михайловна. – Держишь ты его в темнице пятый год без одежи и обуви; а от квасу твоего с мышами не опьянеешь. Господь Бог милосердный накажет тебя… Покайся и разреши Никону переехать в Новый Иерусалим.
– Тому не можно быти, – упорствовал Иоаким и собирался выйти.
– Коли так, – затопала ногами Татьяна Михайловна, – так я сама поеду за святейшим; да не в Новый Иерусалим я его свезу, а в Успенский собор… Ударим в Царь-колокол, созовем народ, и он поведет его на патриарший престол, а тебя, лицемера, ханжу, пустосвята, мы упрячем в ту келью, где ты томил безбожно больного, хилого, слабого старца столько лет…
У Иоакима опустились руки и затряслись ноги.
– По мне что, – заикаясь произнес он, – пущай Никон едет в Новый Иерусалим… Как великий государь соизволит.
– Так пиши грамоту! – повелительно произнесла царевна Татьяна.
Софья подала перо, бумагу и чернильницу.
– Мне нужно с царем переговорить, – молвил патриарх и торопливо вышел из терема.