Царица и царевны должны были, по обычаю, быть в покрывалах и за занавескою, но воины, возвратившись с походов, видели, что и в Белоруссии, и в Польше, и в Малороссии женщины без покрывал, и сидят за одним столом за обедом с мужчинами, и поэтому сделано было в первый раз отступление от обычая, и царский дом, равно и все их ближние боярыни и боярышни, хотя и приехали в закрытых возках[12], но были в церкви без покрывал, и занавесь в церкви была отдернута.
Отслужена была обедня и молебен; потом отъезжающие в войска князь Трубецкой, воеводы и полковники, поклонившись и приложившись к святым иконам, стали подходить к царю и к его семейству прощаться. Подошли к царевнам и князь Семен Пожарский и князь Семен Львов.
Оба князя по обычаю ударили им сначала челом, потом, приложившись к ручке, которая была в перчатке, поцеловались с царевнами.
Обе царевны, Анна и Татьяна, были в драгоценных шубках, а на головах их собольи шапочки, украшенные жемчугами. Не белились и не румянились они, так как и без того были прекрасны с их черными глазами и темными бровями. Царевны были похожи друг на друга, но Татьяна имела более энергичное лицо и была больше ростом.
Но на обеих произвели эти женихи не одинаковое впечатление: Анна нашла своего жениха хотя не совсем молодым, но интересным; Татьяне ее жених совсем не понравился – он представлялся ей слишком солдатом.
Но царю это прощание с отъезжающим войском показалось слишком официальным и безжизненным – не было ни вдохновенного благословения, ни горячей речи, – словом, недоставало Никона, умевшего электризовать всех.
Простившись с войском, которое было, впрочем, окроплено духовенством, несмотря на сильный мороз, царь уехал во дворец.
Прибыв домой, он обратился к царице Марье Ильиничне:
– Ты что-то не радостна, – сказал он.
– На сердце будто камень, – прослезилась она.
– Да и у меня… Помнишь, когда, бывало, Никон благословляет войско… как-то радостно на сердце… да и сам идешь в поход… как будто так и след.
– Уж не знаю что? А что-то не то, что было, – вздохнула царица.
Чтобы рассеяться, царь зашел к сестре: Иринушка хлопотала об обеде, Аннушка что-то рассказывала горячо боярыням и боярышням, не бывшим в церкви, а Танюшка забралась в свое отделение и горько плакала.
Алексей Михайлович зашел к ней; она ширинкой утерла слезы и, бросившись к брату, повисла у него на шее.
– Братец, братец, – говорила она всхлипывая, – зачем ты отослал ратников?
– Тебе жаль, сестричка, жениха, так вернуть его можно.
– Зачем отослал войско, да без благословения патриарха?
Она попала ему прямо в сердце; это было именно то, что и его тревожило.