Это было хуже всего. Значит, все было бесповоротно.
Анна и Гаральд провели ночь в кухне, вслушиваясь в тишину. Не слышно ли шагов по песку, не открылась ли где-то дверь, не зовет ли он их? Они не говорили ни слова, лишь слушали. Это было невыносимо. Им хотелось услышать хотя бы рев машины, шум на улице, гул пролетающего самолета, хоть что-нибудь… хоть что-нибудь, но они сидели словно в изолированной от всех звуков камере, и это было все. Дождь прекратился, ветер стих. Даже сыч не закричал ни разу. Анне показалось, что она оглохла, что эта мертвая тишина существует лишь в ее голове, что она потеряла связь с миром. Гаральд встал, подошел к умывальнику и плеснул холодной как лед водой себе в лицо. Анна услышала, как льется вода, и поняла, что дело не в ней. Просто на улице все было мертво.
Лишь только взошло солнце, Гаральд продолжил поиски. Анна сварила себе капуччино. Она не знала, как переживет этот день. Вскоре пришли карабинеры, и страх уступил место убийственной для нервов, но хоть чуть-чуть утешающей деятельности. Карабинеры объезжали лесные дороги, подразделение проводников с собаками прочесывало местность, водолазы вели поиски в озере. Анна уже не знала, чего ей хочется. Надеялась, что они найдут его, и одновременно надеялась, что не найдут. Она хотела знать, что случилось с сыном, но, с другой стороны, не хотела знать, что с ним произошло, чтобы не терять надежды. Она пыталась призвать на помощь интуицию, инстинкт и предчувствие, но в воображении не возникало абсолютно никакой картины, говорящей, что мальчик, целый и невредимый, сидит где-то под оливковым деревом, или что он переночевал под защитой полуразрушенной каменной стены, или что он, может, сломал ногу и поэтому не смог добраться домой. Никакой картинки не появлялось. Не было ничего. И она вынуждена была признаться себе, что ее надежда уже умерла.
Пришел дон Маттео, деревенский пастор. На кем были тяжелые рабочие сапоги, заскорузлые от глины вельветовые брюки, полосатая рубашка, а поверх нее — армейский жилет с множеством карманов, в которых он хранил свои вещички. Видно было, что он пришел прямо с поля. Он сел рядом с Анной и взял ее за руку. Она не понимала, о чем он говорит, но потом он начал молиться, и ей стало легче. Не надо было ему отвечать, не надо было ничего объяснять, он просто сидел рядом с ней.
Анна и Гаральд оставались в доме не только на Пасху, но и следующие две недели. Карабинеры прочесывали местность на протяжении трех дней, после чего прекратили поиски. Гаральд каждый день уходил из дому на рассвете и возвращался уже в темноте. Он не переставал искать Феликса. А Анна сидела в кухне или на террасе и ждала. Она не делала ничего. Она просто была здесь. Она не читала, не слушала радио, никуда не выходила. Ее разум отключился. Она ничего не замечала. Она потеряла ощущение времени и не знала, прошло пять часов или пять минут. Она словно погасла. Все в ней умерло. Ее словно набили ватой. Все чувства притупились. Она не чувствовала ничего. Даже боли. Время от времени ей казалось, что вот-вот распахнется дверь и появится улыбающийся Феликс: