Ла Пекора, июнь 2004 года
Когда Анна вернулась, она была бледна как смерть. Элеонора озабоченно посмотрела на нее.
— Вам плохо?
— Ничего, ничего, просто я слишком быстро выпила вино, да еще и на голодный желудок.
Элеонора улыбнулась и встала.
— Я приготовлю нам поесть.
Она ушла в кухню. Анна осталась на террасе и стала смотреть вдаль. Пара чаек кричала в небе, хотя им, собственно, тут нечего было делать. Море было слишком далеко. «Наверное, ветер дует с моря, — подумала Анна. — Хотя какая разница? Как по мне, так пусть песчаная буря накроет эту страну метровым слоем пыли, пусть все исчезнет: каждое оливковое дерево, каждая виноградная лоза, каждый дом… Мне все равно». С той самой Страстной пятницы десять лет назад земля для нее перестала вращаться.
Элеонора принесла немного хлеба, блюдо с оливками, кусок пармезана и уселась за стол. Анна с благодарностью съела чуть-чуть сыра.
Было уже четверть двенадцатого ночи, когда Анна возвратилась в гостиницу. Она сразу же нашла стоянку для машин, причем рядом с гостиницей. Теплый желтый свет уличных фонарей создавал в городе уютную атмосферу, особенно здесь, где не было ресторанов и магазинов, и в этом уголке все казалось спокойным и сонным. Какая-то старушка спешила домой. Влюбленная парочка брела, обнявшись и воркуя, в направлении площади. Анна посторонилась, потому что вверх по улице с трудом поднимался старый «Фиат-чинквеченто», остановившийся возле дома, имевшего такой мрачный вид, словно в нем уже несколько лет никто не жил. Какой-то старик с трудом выбрался из крохотной машины. На нем была шляпа, похожая на ту, которую дед Анны надевал, по утрам выходя с собакой на рынок. Анна подумала о маленьком бумажном кульке с разноцветными желатиновыми чертенятами, которые она так любила и которые ей всегда приносил дедушка. Это воспоминание опечалило ее, потому что все осталось в прошлом. У нее было такое чувство, что прожитое потеряно для нее навсегда. Сейчас, теплой летней ночью, она шла по ночной Сиене и чувствовала себя только что изготовленным чистым жестким диском компьютера, на котором еще не было записано ни единого файла.
Старик отомкнул массивную тяжелую деревянную дверь и исчез в полуразрушенном доме. Ставни остались закрытыми, и снаружи в доме не было видно света. Ни малейшего проблеска.
Анна устала. Устала до смерти. Медленно и тяжело ступая, словно пьяная, она вошла в гостиницу, стараясь не сделать ни единого неверного движения, не оступиться и не привлечь к себе внимания. Синьора за стойкой регистрации, улыбаясь, подала ключи от комнаты еще до того, как Анна успела ее попросить. Анна была благодарна ей за это, как и за каждое слово, которое не нужно было произносить сегодня вечером.